— Ах, так! Ты как будто туг на ухо?! Ну, так получай!
И он изо всех сил ударил бродягу древком копья.
— Эта женщина принадлежит мне, — сказал, поднимаясь, разбойник.
— Лжешь! Ты же гнался за ней, как волк за олененком! Жалкий мошенник! Прочь или я тебя заколю!
Разбойник попятился, потому что острие копья упиралось ему в живот.
— Бросай стрелы! Бросай лук! Кинжал бросай! — продолжал лесник, не опуская копья.
Разбойник бросил оружие на землю.
— Прекрасно. Теперь кругом — и беги, беги со всех ног, не то я подгоню тебя стрелой!
Бродяге пришлось повиноваться — какое уж сопротивление без оружия! И он убежал, причем с его уст срывались потоком проклятия и угрозы рано или поздно отомстить за себя.
Лесник же тотчас стал приводить в чувство бедную Марианну; девушка недвижно лежала на траве, похожая на сброшенную с пьедестала мраморную статую, и струившийся с неба бледный свет луны усиливал такое впечатление.
Неподалеку от того места бежал извилистый ручеек, и лесник перенес девушку туда; он брызнул ей на виски и лоб холодную воду, она открыла глаза, словно пробудившись от долгого сна, и воскликнула:
— Где я?
— В Шервудском лесу, — просто ответил лесник.
Услышав незнакомый голос, Марианна попыталась вскочить и снова пуститься в бегство, но силы изменили ей, и, умоляюще сложив руки, она жалобно произнесла:
— Не причиняйте мне зла, сжальтесь надо мной!
— Успокойтесь, барышня: негодяй, посмевший напасть на вас, уже далеко, а если он пожелает приняться за старое, то даже до складки на вашем платье не дотронется, как ему уже придется иметь дело со мной.
Марианна все еще дрожала и со страхом озиралась вокруг, но голос, который она слышала, казался ей дружественным.
— Не угодно ли вам, барышня, пойти со мной в нашу усадьбу? Я ручаюсь, что вам там окажут хороший прием. В усадьбе есть юные девушки, которые будут к вашим услугам и успокоят вас, сильные и крепкие молодые парни, которые вас защитят, и старик, который заменит вам отца. Пойдемте в усадьбу, пойдемте.
В его предложении было столько сердечности и искренности, что Марианна невольно встала и, ничего не говоря, пошла за ним. Воздух и движение привели ее окончательно в чувство, она стала яснее все понимать, к ней вернулось хладнокровие; она постаралась повнимательнее разглядеть в свете луны своего спасителя; какое-то смутное предчувствие, что этот незнакомец — друг Гилберта Хэда, заставило ее спросить:
— А куда мы идем, сударь? Не ведали эта дорога к дому Гилберта Хода?
