— Ловко! Если бы не это, то твой черный бы не промахнулся.
— Да, наверное… а теперь извини, я пойду посмотрю, как Фэйро.
Юлиан отвел глаза. «Дан-Энрикс» накрыл коня попоной, а поверх нее — своим плащом, но Фэйро все равно оставался холодным. Изредка по телу черного коня пробегала дрожь, но в остальное время могло показаться, что он уже мертв. Глаза закатились, так что стало видно синеватые белки. Прошло уже несколько часов, но никаких изменений не происходило. Юлиан не сомневался в том, что Рикс не хуже его самого понимает, что это значит.
— Рик… их оружие отравлено. А может, не отравлено, а заколдовано. Ты сам видишь, что творится с Фэйро. Эта рана не затянется.
— И что ты предлагаешь? — со злостью спросил Крикс.
— Не мучай его. Отпусти.
Глаза «дан-Энрикса» казались мертвыми.
— К чему жонглировать красивыми словами, Лэр?.. Ты ведь хотел сказать — «добей»? Ну, так и говори.
— Нет, я хотел сказать именно то, что сказал. Рик, ему сейчас очень плохо. И нам его не спасти. Не заставляй его напрасно мучиться.
— Ты не понимаешь, Лэр. Я не могу, — отрезал Крикс. По его тону стало ясно, что он уже думал над такой возможностью. И пришел к какому-то выводу.
Лэр чуть было не предложил сделать это вместо «дан-Энрикса», но в самую последнюю секунду прикусил себе язык. И произнес совсем другое:
— Если хочешь, я пойду с тобой.
С минуту Рикс молчал, и Лэр уже решил, что энониец вообще не станет отвечать, но потом Рик сказал:
— Пошли.
Уже поднявшись на ноги, южанин неожиданно спросил:
— Он спас мне жизнь. Ты видел?..
Лэр ничего не видел, но сказать об этом Риксу было бы бессмысленной жестокостью.
— Да, — твердо ответил он.
Южанин на мгновение прикрыл глаза, как будто собираясь с силами.
— Дай мне свой нож. Он вроде был острее моего.
Юлиан молча вытащил кинжал из ножен, взял его за лезвие и протянул южанину.
Подниматься в темноте по крутому склону оврага оказалось труднее, чем ожидал Юлиан. Во всяком случае, когда они наконец-то оказались наверху, ноги у каларийца уже подгибались от усталости. «Дан-Энрикс» посмотрел на Фэйро, неподвижно лежащего на земле, и обернулся к Юлиану.
— Постой тут, пожалуйста. Дальше я сам.
Лэр прислонился к дереву и стал смотреть. Он с удовольствием отвернулся бы, но чувствовал, что сейчас это было бы предательством. Рикс опустился на колени рядом с вороным тарнийцем, осторожно прикоснулся к черной гриве. Несколько минут ничего не происходило. Энониец стоял на коленях, гладил шкуру черного коня и, кажется, что-то шептал, но с того расстояния, на котором стоял Юлиан, невозможно было разобрать ни слова. Потом в руке южанина сверкнул нож, конь захрипел, и Юлиан, не выдержав, отвел глаза и ткнулся лбом в холодную и жесткую кору. Он почему-то очень четко вспомнил ветреный осенний день в Эрхейме и «дан-Энрикса», летящего верхом на Фэйро вдоль опушки леса… Юлиан не плакал с того дня, как получил из Каларии известие о смерти брата. Не заплакал и теперь. Только внутри стало до странности безжизненно и пусто, словно что-то безвозвратно уходило от него в этой промозглой темноте.
