За своими делами, за постоянной «гонкой за материалом», за съемками событий и самими событиями я «не сосредоточился» даже на том, кто же был главным редактором газеты, где я теперь работаю. Это просто было не важным для меня…
Я по-прежнему снимал хронику событий и Сталина на парадах — только теперь на фото, для своей газеты. Парады первомайские, октябрьские, физкультурные, авиационные. И всюду Он — Единственный. Только Он. И никто другой. Великий Сталин. Вождь народов. Гений человечества. Только Он приковывал фанатическое внимание толпы и каждого в отдельности. Я снимал этих загипнотизированных Им людей. Они, я глубоко был уверен, как и я, пошли бы за ним в огонь и воду и, не задумываясь, отдали бы свои жизни. Снимая, я видел их глаза, выражающие преданность и обожание, влажные от набежавшей слезы. А Он стоял над ними, проходящими внизу, как царь, римский император, монарх, нет — бог всемогущий — с поднятой в приветствии рукой и скупой улыбкой из-под усов.
И так продолжалось год за годом — и до этого черного года, и после него. Он твердо, непоколебимо стоял на трибуне, только из его окружения на трибунах исчезали понемногу соратники. Их места занимали другие, вскоре и их заменяли новые. Он по-прежнему скупо улыбался, только уже из-под седых усов. И, как всегда, бессменно стояли по обе его стороны до конца послушные и преданные ему Молотов и Ворошилов.
Трибуна не пустовала — приходили новые, но плохо запоминались. Все они были в одинаковых шляпах, в одинаковых костюмах, и все они были одинаково серые, мрачные, без улыбки, симпатии не вызывали.
А врагов народа становилось все больше и больше. Те, кому выпало великое счастье не быть расстрелянным, строили Беломорканал, БАМ, каналы Москва — Волга, Волга — Дон и другие многочисленные «стройки коммунизма» за колючей проволокой. Другим «повезло» — копали руду на Лене, намывали золото в Якутии, валили лес в Сибири, в Карелии, обживали лагеря в Певеке, Магадане, на Колыме и еще во многих и многих краях нашей необъятной родины.
— Куда пропал наш друг? Исчез, никаких вестей!
— Говорят, «надолго вон»!
— Как это — «надолго вон»?
— Очень просто — «на Волго-Дон»!
Но такие шутки стоили многим более дальней поездки, вплоть до Колымы.
Встречаясь с друзьями со студии, узнал из осторожных разговоров что «Кольку посадили, а режиссеру с нашей студии Блиоху дали 58-ю. Только не надо об этом никому говорить». Говори — не говори, а на студии его проработали как врага народа и обвинили коллектив в том, что его окружение и друзья потеряли бдительность. А Колька — Лев — волейболист из Парка культуры, совсем сопляк и вдруг — враг народа. Я могу понять: Блиох, старый революционер, может, оказался в свое время меньшевиком, и теперь это стало известно, а Колька — юнец и вдруг враг народа?
