Вдруг погас свет. Оркестр нестройно оборвал мелодию. Звук трубы протянулся в темноте дольше всех, замер, оборвавшись на высокой ноте. Все столпились в кучу. На секунду повисла тишина. Она потом прорвалась.
— Почему погас свет?!
— Свет!
— Дайте свет!
Мы, как самые нетерпеливые, подхватили и стали кричать громче всех:
— Даешь свет!
— Даешь свет!
Поднялась сумятица, но света не было.
Вдруг кто-то крикнул:
— Тише вы, мелюзга!
Снова наступила тишина. Мы уже начали разбирать окружающее в скудном лунном свете. На эстраду поднялась пожилая женщина в пуховом платке. Тихо, чуть слышно она сказала:
— Ленин умер…
Потом, когда она спустилась с эстрады и проходила мимо нас, мы услышали:
— Идите, дети, домой. Горе-то какое, Боже мой!
Ленин умер… Послышались голоса — тихие, приглушенные. Никто не расходился. Стало вдруг страшно холодно. Ветер обжигал руки и лицо.
Я стоял на длинных несуразных коньках. Со мной рядом стояли и молчали мои друзья. И все, что за несколько минут до этого было наполнено каким-то смыслом, вдруг потеряло всякий смысл…
— Ну что вы тут столпились? Марш в раздевалку и домой, — сказал знакомый нам сторож.
Мы застучали коньками в раздевалку. Я шел и пытался понять, что же это такое случилось? Ленин… Да нет же, совсем недавно, как мне казалось, я видел его — живого, веселого, в кепке. Он улыбался, разговаривал и махал рукой. Я вдруг вспомнил четко, ясно. Это было… Когда мы с мамой возвращались из Киева, проезжали Москву и ехали с Брянского вокзала на Павелецкий в трамвае. Около Манежа недалеко от Троицких ворот трамвай остановился. Все высунулись из окон.
— Смотрите, Ленин, Ленин! — слышались голоса.
Мама пропустила меня к окну:
— Смотри! Смотри, сыночек. Ленин! Видишь, вон тот, справа от высокого, небольшой, в кепке — улыбается и машет рукой. Видишь? Запоминай на всю жизнь — это Ленин…
Я хорошо видел его лицо, улыбку… Трамвай тронулся. Мама качнулась и, падая на сиденье, оторвала меня от окна. Это было три-четыре года назад, но сейчас я ясно видел каждую малейшую деталь этой короткой встречи. Разве он может умереть? Это было непонятно и страшно… Мы стояли в очереди в раздевалку.
На другой день мы не учились. Был сильный мороз. Солнце висело над городом багрово-красное. Гудели натянутые, как струны, телеграфные провода…
— А помнишь, сыночек, как мы видели его — веселого, живого… — И мать закрыла лицо платком.
Над городом висели паровозные и заводские гудки, а на площади ухали залпы трехдюймовок, сотрясая воздух, и эхо ударяло о стены табачной фабрики. Галки с криками метались над площадью, не находя себе места. Белый снег около орудий окрасился в желтый цвет. Коричневые пластинки пороха после каждого залпа взлетали, как бабочки…
