Я слегка обалдел. Ведь она своего подельника элементарно заказывала! Хоть детектив пиши. Криминальное чтиво. Правда, сюжетец довольно обкатанный и вонючий… И ведь не боится такие тексты трезвонить, словно меня в наличии нету.
Я встал и оделся.
— И это всё?
— Давай, одевайся и проваливай.
— Так еще эта… Он приедет за мной через час.
— Проваливай.
Надо бы ей пинка еще выписать. Впрочем, если быть до конца последовательным, то и мужика ее надо лечить, чтобы не зарабатывал своей половиной место под солнцем. Но такие не лечатся.
Да и какой из меня к черту лекарь?
Дыханье чуждое как шип и хрип звучит;
я ль зеркало, что от него мутится?
Пока мой лучший друг распутничал, дух жил отдельной жизнью. Он ярился, неудовлетворенный.
Он жаждал то ли жизни вечной, то ли мгновенной погибели, то ли славы во веки веков!
За сутки я проживал не одну жизнь. Только эти жизни не чередовались — друг за другом. Они жили одна в другой и сосуществовали в едином поле одновременно.
О, что это были за жизни! Это была история человечества, от первородного греха, до греха самопознания. А в промежутке — бунты, казни, наведение порядка «сильной рукой», тоталитарные режимы… упадок и гибель империи, проблески демократии, возрождение и войны, войны, войны…
Утром я просыпался цезарем, при этом ощущая рабство перед самим собой. Раб, живущий во мне, ненавидел цезаря… Он создавал организацию единомышленников, с целью повергнуть цезаря, предводительствовал в ней, совершал революцию, становился вождем новой эпохи, пожирал, как истинный революционер, своих детей, то есть себя самого, боролся с собственной разрухой, воевал с внешним врагом и строил светлое будущее. Ко сну отходил мрачным философом, ощущая бессмысленность всей своей деятельности.
А утром я вновь просыпался цезарем…
Однако цезарь с рабом не уживались вместе. Каждый желал погибели другого.
А я куролесил, пытаясь забыться… Я не мог терпеть эту вечную драму, но и разделаться с ними не мог.
Их отношения я пустил на самотек…
Местные жители поселка Сетунь когда-то могли наблюдать одного странного и дикого типа, выходящего из подъезда. Небритого, с всклокоченными волосами… со взглядом безумца. Он испуган и нагл одновременно! Очень странный и вызывающий тип…
Да, да, правильно… угадали! Это я вываливаюсь из дома и сразу начинаю плеваться. Я иду и плююсь!
Моя душа трепещет от соприкосновения с этим миром… Трепещет и содрогается. Это она и плюется. От бессилия… От невозможности переделать этот мир. От сознания своего несовершенства. От ярости!
