На исходе шестых суток, совсем обессиленные, мы наткнулись на группу бойцов. Они оказались «богачами»: у них в запасе была еще половина лошади.
Лева Хлапов брезгливо отворачивается.
— Попробуй, лейтенант, копыто, — ребята нарочно разыгрывают его. — Ничего, что без маникюра: знай, глодай!..
Мы жарим шашлык — кто на штыке, кто на шомполе или просто на прутике. Соли нет. Половина куска получается сырой, половина — обгорелой. Ждать некогда: страшно мучает голод.
Я кинжалом отбил на пеньке кусок мякоти и сварил в каске. Потихоньку сунул Леве. Тот нехотя начал жевать. Потом сам стал жарить себе кусочки. Голод — не тетка: заставит…
Нас собралось человек шестьдесят. Один — врач из соседней кавалерийской дивизии, мой тезка — Анатолий. Были тут и воентехник, и начфин, и командиры взводов — все из разных частей. Стали решать, как быть: сидеть на болотах или выбираться из окружения? Без долгих споров надумали уходить из лесов. А куда? Впереди Навля — река глубоководная. На мостах — охрана. Половина из нас — больные, истощенные до последней степени… Выход один — надо искать брод. Отправились мы с Анатолием, два тезки, два офицера.
На противоположной стороне поляны промелькнуло несколько силуэтов. Почему прячутся, кто они?
— Хальт! — крикнул доктор, посчитав неизвестных за немцев. Выхватив из кобуры пистолет, побежал наперерез. Я за ним.
— Пан, я не воевал с вами. Меня насильно… Я ни разу не выстрелил по германцам. Своего ротного тюкнул в спину. А этих вот в плен повел к вам. Мне с Советами не по пути.
Перед нами стоял обросший волосами детина, винтовка наизготовку. Два его безоружных товарища, покорно подняв руки, ожидали своей участи. Они были измождены до предела, потеряли человеческий облик. Посчитали нас за гитлеровцев: мы в трофейных офицерских плащах. И вот результат. Это же не советские бойцы, а шкурники. Трусы. Верзила с винтовкой, конвоировавший однополчан к немцам, — откровенный враг. Труп его остался тут же на поляне.
Ночь… Легко скрипит снег под разбитыми сапогами. Глухая стена леса позади. А впереди, на противоположном берегу Навли, чуткая, настороженная тишина.
Доктор шепчет:
— Пора, лейтенант.
Немудрящие солдатские пожитки свернуты в шинели и плащ-палатки. Узлы увязаны ремнями и подняты над головами. У каждого в руке длинный шест.
Лезу в воду, за мной гуськом — остальные. Чувствую, как спирает дыхание, деревенеет тело. Осторожно обламываю корку льда, чтобы не услышали на том берегу, не помешали переправе. Из-под ногтей, наверное, сочится кровь: пальцы обжигает и саднит. Правая рука дрожит от напряжения: надо держать еще и узел над головой.
