— Это что за заведение за колючей проволокой? Психушка, что ли? — Яна крутила головой во все стороны.
— Вот-вот. А в психушке у тебя нет знакомых лечащих врачей? Сейчас бы пригодились, — покосился на нее Виталий Николаевич. — Это ведомственная больница для сотрудников. Охраняемая. Подожди меня, я ненадолго отлучусь.
Вернулся Виталий Николаевич чернее тучи.
— Что? Умер твой Мартин? — ахнула Яна.
— Типун тебе на язык! Уперся как баран, и всё. Травма зафиксирована, кто ее нанес, записано, а Мартин обладает особым статусом неприкосновенности. Посадить он тебя хочет лет на пять. Чтобы сбить спесь и чтобы другим неповадно было.
Яна внимательно его выслушала.
— Виталий, ты серьезно? Пять лет за один удар по этой кудрявой башке?
— Средний ущерб здоровью. А потом, если честно, ты и убить его могла. Повезло еще.
— А если я попрошу прощения? — спросила Яна.
— Попробуй, конечно. Я просил по-дружески, но все зря, — расстроенно произнес Виталий Николаевич. — И вообще, Мартин сказал, что не тебя надо спасать, а от тебя. Он в палате номер восемь.
Яна сделала несколько неуверенных шагов по больничному линолеуму и робко постучала в дверь восьмой палаты.
— Если симпатичная медсестричка, то заходи! — раздался знакомый наглый голос.
Яна вошла в палату и в нерешительности остановилась у порога. Мартин уставился на нее.
— А-а, это ты. Точь-в-точь костлявая смерть. Не хватает только косы.
У Яны мгновенно пропало желание извиняться.
— Что-то ты не похож на смертельно больного, — хмуро посмотрела она на мужчину.
Мартин в модных рваных джинсах и клетчатой рубашке сидел на подоконнике, мощной фигурой загораживая фактически всё окно, и курил в форточку. В одну руку была воткнута капельница.
— Дверь плотнее закрой, — скомандовал он. — Что мнёшься, как ходоки у Ленина? Зачем пришла?
— Чтобы ты забрал заявление о нанесении тебе мной тяжких, тяжелых или, там, среднетяжелых… — замямлила Яна, отмечая, какой у Мартина ироничный взгляд. А морщинки в уголках глаз выдавали то, что этот человек часто улыбался.
— С чего это мне его забирать? — усмехнулся он. — Чтобы ты еще кого-нибудь прибила? Хорошо еще, моя голова крепкая. Между прочим, три шва.
