Марлен увернулся от промелька блеснувшего лезвия и уже хотел было выстрелить, но тут ему подсобил Антон – пригнулся и ударил костяшками пальцев стрелку по печени.
Толстомордый содрогнулся, простонал: «Motherfucker…» – и тогда Исаев ему добавил.
– И привяжи его, чтоб не уполз!
Антон кивнул, основательно затягивая узлы.
– К пилотам!
– Я возьму два парашюта, на всякий случай.
– Тащи оба!
– Да, сэр…
В носовую часть фюзеляжа надо было пробираться по особому трапу, минуя бомбоотсек, и вот она, кабина.
Едва Исаев протянул свободную левую руку, чтобы отворить дверцу, как она распахнулась сама, пропуская второго пилота, худого парня с волосами цвета соломы, торчавшими из-под шлема. Лицо у него было вытянутое, лошадиное, и привычка перемалывать жвачку лишь добавляла сходства с непарнокопытными. Но вот реакция у худого была отменная.
Углядев Марлена с оружием, он отшатнулся, выхватывая табельный «кольт», выстрелил дважды и с грохотом захлопнул дверь. В промежутке между выстрелами Исаев сам нажал на спуск, продырявив худому грудь, так что вторая пуля, выпущенная американцем, ушла в молоко, а дверцу тот захлопывал, падая. Но вот первая пуля угодила Марлену пониже ключицы, пробив легкое.
Исаева развернуло ударом 38-го калибра и приложило к переборке.
– Ч-черт…
Он выронил пистолет, звякнувший по настилу. Лушин быстро нагнулся, подбирая оружие, и выстрелил дважды в дверь. Она не была бронированной, поэтому бед Антон причинил-таки. Донеслись крики, и самолет резко накренился.
Это уберегло Лушина от верной смерти – падая, он ушел с линии огня. Всю дверь изрешетило, пули неслись по фюзеляжу, противно вызванивая. Один из горяченьких увесистых кусочков металла пробил Исаеву бок, другой задел руку Лушину.
Ругаясь, Антон опорожнил обойму и отбросил пистолет.
– Пошли!
Поддерживая здоровой рукой раненого Марлена, он направился к бомбоотсеку, рядом с которым бросил парашюты.
– Прыгал когда-нибудь?
– Я десантник… Уй-я…
Шипя от боли, чувствуя, как кровь стекает по боку в штаны, Исаев застегнул непривычный ранец Т-5.
– Го… готов.
– Сейчас я…
Чувствуя, как накатывает слабость, Марлен прижался лицом к маленькому иллюминатору. Внизу, колыхаясь при крене «Либерейтора», проплывали пески, а далеко позади блестела, как серебряная лента, огромная река, оба берега которой были застроены огромным городом, тонувшим в пыльном мареве. Нил? Каир?
– Давай!
Роллетные створки бомболюка разошлись, как сдвижные жаллюзи, и внутрь ворвались вихри теплого воздуха.
