Теперь на смену войне пришли интриги. Сейм разделился почти на столько же частей, сколько в нем было воевод. Сегодня преобладали интересы короля Августа, завтра они бесцеремонно попирались. Все кричали о свободе и справедливости, но никто не разумел истинного значения сих слов. Время проходило в закулисных интригах и публичном пустословии.
Сейм не понимал ни своих желаний, ни своего долга. Большие собрания во времена гражданских смут почти никогда не следуют разумным советам, поелику возмутители спокойствия всегда исполнены наглой дерзости, а люди благонамеренные обыкновенно слишком робки. 17 февраля 1702 г. после трех месяцев интриг и нерешительности, раздираемый противоречиями, Сейм разошелся. Сенаторы, заседавшие в нем по праву своих титулов воевод и епископов, остались в Варшаве. Польский Сенат обладает правом устанавливать временные законы, каковые редко отвергаются сеймами. В сем не столь многочисленном собрании, привыкшем к ведению дел, было менее смуты и более быстроты в решениях.
Сенаторы постановили отправить к шведскому королю послов, призвали поспольство сесть на коней и быть в полной готовности. Также были предложены меры для умиротворения Литвы и сокращения власти короля.
Однако Август предпочитал принимать тяжкие законы от победителя, нежели от собственных своих подданных. Он решился просить у шведского короля мира и хотел заключить с ним тайный договор. Надобно было скрыть намерение сие от Сената, каковой почитал он самым непримиримым своим врагом. По причине крайней деликатности сего дела доверился он в оном одной знатной шведской даме, графине де Кёнигсмарк, к коей был весьма в то время привержен. Брат сей дамы сделался известен своей несчастливою кончиной, а сын ее с блестящим успехом и славою командовал впоследствии французскими армиями[22].
Сама она, прославившаяся во всем свете своею красотой и умом, была куда способнее любого министра для ведения успешных переговоров. Имела она и вполне благовидный предлог приехать к Карлу XII, поскольку некоторые ее земли находились в его владениях и она долгое время провела при стокгольмском дворе. Посему графиня явилась в литовский лагерь шведов и попервоначалу адресовалась к графу Пиперу, а сей последний с необдуманной легкостию обещал ей аудиенцию у короля. Среди многих совершенств, кои делали графиню одной из привлекательнейших дам во всей Европе, был ее необычайный дар говорить на языках тех стран, где никогда ей не доводилось бывать, и притом с таким утонченным совершенством, как если бы она родилась там. Иногда она даже забавлялась сочинением французских стихов, каковые можно было принять за творение особы, родившейся в Версале. Сочинила она и эпиграмму на Карла XII, что не должно быть предано забвению. Пиеса сия, где выведены все сказочные божества, оканчивается такими словами:
