– Вот, вишь, исцелился!
– И нынче исцелимся от срачицы той…
– Ворота в Кремль сломать!
Сенька сказал:
– Лгет мужик! Дайте пройти, крещеные.
– Пошто лгет? Ты, боярской кафтан!
– Дайте пройти!
– Нет, ты скажи, пошто лгет?
– Не имай за ворот!
– А за што тебя брать?
– Лгет оттого, что в Киеве не помогло, а в Москве исцелился – не едина ли благодать Господня, ежели она есть?
– Нет, не едина! Кремль вы, боярские прихвостни, заперли.
– Нам подавай ход к Успению!
– Он, робята, гляди, не один – черницу с собой волокет!
– Правда!
– Эй, черной шлык! Бога молите, а бес в боярском кафтане на вороту виснет.
Кто-то дернул боярыню по чернецкому куколю. Куколь соскочил на спину, под ним заблестел повойник, шитый золотом с жемчугами.
Пропойца поп, седой и грязный, заорал, указывая на Малку:
– Вишь, крещеные, для че надобны боярам чернецкие ризы! Для глума…
– Да штоб людей зреть, а себя не казать!
– Кончай с молодшим! – сказал кто-то в толпе.
Из толпы выдвинулся низкорослый широкоплечий парень в валяной шапчонке, в епанче замаранной, шагнул к Сеньке, подскочив, ножом ударил его между лопаток. Нож прорезал кафтан, скользнул и согнулся. Сенька вполоборота наотмашь мелькнул шестопером, хрястнуло по черепу. Парень упал навзничь, засучил ногами, также дрыгала правая рука, блестел в ней нож с загнутым вбок концом.
– Убил?
– Убил Демидка, шиш боярской!
Сенька, подхватив боярыню на левую руку, махая правой, сверкая шестопером, гнал на стороны толпу.
– Чего зрим? Бей его, робята!
В толпе появился еще поп, такой же потрепанный, как и тот, что ораторствовал, крикнул:
– Пасись народ! Этот убил Калину, он патриарший служка!
– У патриарха, браты, бес из Иверского привезен!
– Ну-у?!
– Правду сказываю! Никон его в рукомойнике закрестил.
– То Иоанн Новгороцкой![98]
– Никон тоже… сказываю…
Сенька унес боярыню в Боровицкие ворота.
Из караульного дома вышел навстречу им решеточный, но, увидав Сеньку, которого знал по приметам, ушел обратно. Сенька, пройдя ворота, хотел опустить боярыню на ноги, но она была в обмороке. Не думая долго, понес ее к дому Зюзина.
– Где ты наглядел боярыню, паренек? – спросил ласково боярин, когда Малку слуги унесли наверх.
– У Боровицких! Зрю, шумит толпа, с боярыни ободрали чернецкие одежды и того гляди стопчут, а она едва жива… Я ее из толпы унес, а с ней худо…
– Так, так, добро. А как звать тебя?
– Пошто тебе, боярин?
– Как пошто? Такой старатель, да пошто?
– Семеном зовусь…
– Так, так… А не тебя ли зрел я у святейшего в хлебенной келье? Питие нам разливал… кратеры с медом сдымал?
