– Как его вести, господине, – в кайдалах или расковать?
– Ведите каков есть! Сами идите в собор, учредите службу, опрошу парня, буду к пению.
Архимандрит Дионисий и прежний, Филофей, радуясь, что гроза миновала, пошли в собор, велели продолжать звон, начатый встречей патриарха и остановленный, когда он воссел в палате да заговорил.
– Уст парнишка не разомкнет, – проворчал Филофей, – дела монастырские святейшему не все ведомы.
– Анкудимко довел! В пожар видали его у квасоваренной башни! – сказал старец Илья.
– Анкудимко – пес! Он все пронюхал, – прибавил Дионисий.
Сеньку в оковах в палату привели стрельцы, один шепнул ему:
– Поклонись, дурак, патриарху!
Сенька, громыхая кандалами, поклонился Никону земно, когда разогнулся, взглянул и подумал: «Будто сам царь!» Таких попов Сенька не видал, видал иных, что приходили к матушке Секлетее тайно – лохматые и ругатели, если спрашивали о чем, то матушка велела им говорить правду, не таясь. «Этому надо тоже все сказать! – решил Сенька. – Вишь, сам – патриарх!»
Патриарх, взмахнув рукой, откинул на клобук крылья херувима и самый клобук сдвинул далеко на затылок, колюче глядя карими глазами в лицо колодника, проговорил жестко:
– Сказывай, чернец, как на духу, без утайки – каким воровством грешен?
Сенька глядел смело, хотя и был пуган огнем, приведен к пытке и изнурен тюрьмой:
– За собой, великий господин, не ведаю воровства. Мой грех лишь в том, что как послушник исполнял волю отца Таисия…
– Тимошки, не Таисия! Монах, кинувший чернецкие одежды, не отец, а расстрига и бродяга.
– Тимошка, великий патриарх, был мне едино что отец. Он меня обучил грамоте, от него я познал много, чел книги и радость себе в том великую нашел… Ему я не мог ни в чем отказать…
– Образ чудотворный владычицын с ним подымал ли? Дробницы золотые и цату богородичну не срывал ли с ним?
– То дело одного Тимошки, но ежели б позвал, то власть надо мной имел он великую, пошел бы с ним!
– Ты о сем ведал?
– Не таю, великий господине, – все ведал!
– Властям монастырским не довел пошто?
– Нет, не довел!
– А потому святотатство твое таково же, как и самого еретика Тимошки… это первое воровство, за него пытка и смерть! Второе твое воровство… – Никон понизил голос, от того он стал у него зловещим. – Прежнего строителя старца Нифонта могилу вы с Тимошкой разрыли и пошто разрыли?
– Истинно, великий патриарх! Оное было так – взбудил меня Тимошка в ночь… со сна я худо помнил, куда иду… Привел он и указал вход под собор… я не пытал его, пошто идем – сам Тимошка мне по пути сказал: «Клобук-де на нем с деньгами, в том клобуке и зарыт старец!»
