Вскоре прямо к трапу подъехала «скорая помощь». Из нее вышла грузная пожилая женщина, а следом врачи выкатили прогулочную коляску с ребенком. О чем-то переговорив со стюардессой и дежурным, женщина взяла ребенка на руки и быстро, хотя и с трудом, взошла по трапу на борт. Вещей у нее не было…
«Скорая» уехала. Коляска с пустой пластиковой бутылочкой осталась сиротливо стоять у колеса самолета.
Наконец, нас выпустили. Я подумала, что привезли очень больного ребенка откуда-нибудь из глубинки, на срочную операцию, в Москву. Хотя странно, что с ней поехала бабушка, а не родители… Вскоре я забыла об этом, и мирно дремала в кресле №9, в передней части салона.
Через несколько часов организм запросился в клозет. У нашего «Боинга» отхожие места для народа находятся только в хвосте. До кучи, один из туалетов закрыли на ремонт. В результате по всему салону нервной змеей вытянулась очередь страждущих. Я медленно двигалась к заветной цели. На мне был надет зеленый «рыболовный» жилет, все карманы которого топорщились, набитые сувенирами и камешками, купленными в дьюти-фри Иркутского аэропорта. Наконец, когда мы дошли почти до хвоста, я увидела этих двух – бабушку и ребенка.
…Совершенно измученная длинной дорогой и горем, бабушка сидела в среднем ряду, и, свесив седую всклокоченную голову, крепко спала. Одета она была бедно, а натруженные узловатые пальцы покоились на внушительном животе. У прохода сидела, очевидно, ее внучка. Это был тот самый ребенок, которого привезла карета «скорой». Маленькое, худое, но симпатичное существо, лет четырех, с двумя жидкими косичками и унылыми бантиками на них. Она была одета в розовую кофточку и дешевые колготки, а ее сандалии едва доставали до сиденья впереди. На вид она была совершенно цела и здорова, хотя, возможно, просто не могла ходить. Девочка тихо лепетала сама с собой, не подозревая, что чем-то очень серьезно больна, и что из-за нее задержали рейс. Она делала разные непонятные движения руками, мотала головой, теребила свои бантики и постоянно обращалась к стоящим рядом людям, которые не слышали ее, стоя стеной, как крестоносцы, на пути в сортир.
Я подумала, что этому существу, должно быть, очень скучно: бабушка спит, лететь – часами, и никто с ней не поиграет, не поговорит… даже игрушку в дорогу не дали!
Наконец, я подошла вплотную к ее сиденью. Девочка подняла на меня глаза, и меня как ударило током – это были глаза олигофрена. Она смотрела непонятно куда, в разные стороны… не в силах сосредоточиться, вновь принялась лепетать о чем-то, только ей ведомом. Я не разбираюсь в этих страшных болезнях, но, с точки зрения здоровых людей, это был типичный даун! Понятное дело, никто даже не поймет, на каком языке она лепечет.
