Спорить не приходилось, хотя школа, вероятно, выбрала самый малый каблук, на который согласилась бы уважающая себя девочка-подросток.
Они не нарочно унижали меня, цокая языками над моими туфлями, надо мной и моей сделанной по особому заказу стелькой. Пришлось им напомнить, что торчу рядом как столб, с кривоватой от боли полуулыбкой на лице. Им хотелось спросить, что у меня с ногой, но я их переглядела, и они не решились. Сдались и сказали, что насчет туфель в школе наверняка поймут.
– Мои туфли ведь не какие-нибудь красные и гламурные, – заметила я.
И напрасно, потому что все они уставились на мои туфли. Туфли для калек. У женщин-калек имелся выбор между коричневыми и черными, и эти были черные. И деревянная трость. Она принадлежала дедушке, еще живому, который лежал в больнице и пытался поправиться. Если он выздоровеет, я смогу вернуться домой. Маловероятно, если подумать, но больше мне надеяться было не на что. Деревянный брелок для ключей болтался на молнии моего джемпера. Обрезок дерева с корой из Пемброкшира. Он остался у меня с прежних времен. Я его потрогала, чтобы ощутить под пальцами дерево, и поймала на себе их взгляды. И увидела то, что видели они: забавная, чуточку ершистая увечная девчонка с невзрачным обрезком деревяшки. А следовало бы увидеть двоих светящихся верой в себя детей. Я знала, что происходит, а они нет и ни за что бы не поняли.
– Вы такие англичанки, – сказала я.
Они улыбнулись. Там, где я выросла, «сакс» – бранное слово, ужасное оскорбление и повод для драки – хуже обозвать невозможно. Означает оно «англичанин». Но теперь я находилась в Англии.
Мы обедали за столом, который был бы маловат для шестнадцати человек, но пятую часть неловко выделили мне. Все подобрано под сервиз: скатерть, салфетки. Совсем не как дома. Еда, как я и ожидала, оказалась жуткая: жесткое как подошва мясо с водянистой картошкой и какая-то зелень с острыми листьями и вкусом травы. Мне всю жизнь рассказывали, как ужасно едят в Англии, и я с каким-то даже облегчением убедилась, что не соврали. Разговор шел об интернатах, в которых они учились. Я сама все знала. Недаром же читала про школу «серых братьев», про «Мэллори-тауэрс» и полное собрание сочинений Анджелы Брейзил.
После обеда он пригласил меня в свой кабинет. Тетушки смотрели недовольно, но промолчали. Кабинет меня ошеломил – он был полон книг. Судя по всему дому, я ожидала увидеть старые издания Диккенса, Троллопа и Гарди (бабушка любила Гарди) в кожаных переплетах, а полки оказались забиты книжечками в бумажных обложках, причем большей частью фантастикой. Впервые в этом доме я по-настоящему расслабилась – и впервые при нем, потому что, раз такие книги, может, все не так плохо.
