Василий Михайлович стоял у окна и, сморщившись, смотрел на Иванова. Теперь ему вдруг стала мила его печаль; он охотно остался бы с нею один.
Гости, стуча калошами, вошли в прихожую.
– Что это, господа, как вас редко видно? – сказал Василий Михайлович.
– Вопрос теперь не об этом, – лениво произнес доктор Чуваев, отряхивая воду с зонтика. – Вы лучше скажите: чаем нас напоите? пиво поставите?
– Ну, разумеется! – ответил Василий Михайлович, переходя в шутливо-грубоватый тон Чуваева. – Что я с вашим братом без пива делать буду?
Он пошел в кухню распорядиться. Когда он вернулся в залу, Иванов, смеясь и быстро расхаживая по комнате, рассказывал что-то; его широкое, добродушное лицо дышало весельем, но маленькие глаза смотрели, по обыкновению, жалко и растерянно.
Этот Иванов своею разговорчивостью спасал всех; Василий Михайлович не знал, что бы он без него стал делать с гостями; да, впрочем, они бы и не пришли к нему без Иванова. С тех пор как все они, товарищи по университету, неожиданно встретились в Слесарске в роли скромных чиновников, между ними легло что-то неискреннее и натянутое…
Василий Михайлович молча сел к окну. Иванов торопливо рассказывал:
– Эта дорога на Серебряные Пруды очень живописная. Налево Засека; справа, за рекой, Зыбинские горы… Один только недостаток: уже лет пять по этой дороге ни один черт не ездил. Ну вот я и счел нужным восполнить этот недостаток, – прибавил он, громко рассмеялся и оглядел всех своим растерянным взглядом. – Зайцев такая масса, просто удивительно! – обратился он к Василию Михайловичу. – И смелые какие!..
– Да вот как, – лениво вмешался Чуваев, никогда не бывавший в описываемых местах, – идешь – на краю дороги заяц; возьмешь его за уши, встряхнешь и опять пускаешь.
Иванов засмеялся.
– Да, да, почти так! Едем мы с хозяйкою верхом, на дороге два зайца. Она кричит на них, чтобы спугнуть с дороги…
– А они оборачиваются: «Убирайся к черту! Мы сами знаем, в какое время нам уходить!» – серьезно докончил Чуваев.
Учитель Егоров рассмеялся частым, густым смехом.
– Этакая дурища! Чего она обеспокоилась? Раздавить, что ли, боялась зайцев? «Мы сами знаем, в какое время нам уходить», – ей-богу, славно!
Он стал закуривать и продолжал смеяться про себя остроте Чуваева.
В подобных разговорах пройдет весь вечер; Василий Михайлович знал это. Не молчать же, сойдясь вместе, а больше им говорить не о чем. Взгляды у всех очень честные, симпатичные и до мелочей одинаковые; заговори кто о чем серьезно, – и его слова встретятся скрытою улыбкою: ведь все, что он скажет, давно уже прочитано всеми в таких-то и таких-то хороших книжках.
