. Сему ранили, он лежал, лечился, написал, что его обещают пораньше демобилизовать. А тут Великая отечественная война началась — и он домой так и не вернулся. Вместе со своим полком пошел на Украину и отступал до Севастополя.
В одном из писем Сема написал: «Моя дурочка ко мне в больницу приезжала, когда я раненый лежал, говорит: давай сделаем ребенка; я ей говорю: не надо — а она не послушалась; Геда, у меня где-то сынок растет — возьми мой чемодан, там адрес есть, напиши им». Когда я это письмо получила, война уже началась. Такая каша заварилась! На работу хожу каждый день, бомбежки, душа разрывается, дети за городом в детском саду, а оттуда немецкие самолеты на Москву прилетают, ночую на работе, все из памяти вылетело… Так я ничего Семиной жене и не написала — даже имени ее не запомнила. Теперь уже и не найти ни ее, ни ее ребенка…
Сема в Севастополе погиб. Последнее письмо я от него получила: «С именем Сталина защищаем последние камни Севастополя».
Сема Розин — Марку и Геде
9 марта 1940 года (Финская война)
Здравствуйте, Марк, Геда, Толя и Вадик.
С приветом от Семы вам. Я вчера получил вашу посылку, за которую вам большое-большое спасибо, что вспомнили меня. Ибо здесь из таких вещей нет ничего. У меня новостей пока нет никаких. Жив и здоров. Нахожусь сейчас в 4 км от города Выборг. Думаем на днях в нем побывать. Сейчас финнам дают жизни вовсю, чего они и заслужили. Знаешь, какой метод войны у них чудной? Все из укрытия бьют, из-за дерева какого-нибудь. А в чистом поле они вовсе боятся показаться, а то бы им давно конец был. Ну, больше писать вам нечего, ибо я сам ничего не знаю. Пишите мне почаще — хоть веселей немного будет. Оставайтесь живы и здоровы.
Ваш брат и дядя Розин Сема.
…Четыре войны на моей жизни: империалистическая, гражданская, Финская и Великая отечественная…
Начало войны
В июне 41-го года я была в санатории, лечила язву. Дети с детским садом уехали, а Марк оставался в Москве, работал. 21 июня, в субботу, я вернулась в Москву. Марк встретил меня у поезда — вижу, что уставший, но рад моему возвращению. Я говорю ему: «Марочка, странно так — я тревожусь: военные обычно вежливые, воспитанные, а тут всю дорогу в поезд без билетов садились, проводниц отшвыривали и в вагон лезли». Он ответил, не задумываясь: «Летние месяцы, военные домой в отпуск едут, железная дорога, как всегда, не справляется», — так легко, спокойно сказал — моя тревога и ушла.
Мы пришли домой в Барабанный переулок, и Марк говорит: «На электроламповом заводе сегодня будет открытое партийное собрание, пойдем». Была уже середина дня. Детей нет, мы одни дома, впереди воскресенье — редко так бывало. Я ничего делать не стала, просто посидели, поговорили, а вечером пошли на собрание. Зал большой, доклад делал военный — генерал, со шпалами в петлицах. Рассказывал о международном положении, сказал, что у нас все хорошо, мир прочен, с немцами пакт о ненападении, так что беспокоиться не о чем. Его засыпали вопросами: почему немцы стоят на нашей границе, почему провокации? А он ответил: «Мы с немцами дружим, они нам помогают техникой, мы им хлебом, и все это я точно знаю». И в конце он сказал с пафосом: «На нашей земле войне не бывать», — и эти слова я потом вспоминала всю войну, и стали они для меня черными словами…
