Вадим ночами спал — дал маме отдохнуть. А когда война началась, все переменилось: Толя стал спокойным, помогал, а Вадик плакал, капризничал, ночами не спал.
Наши будни
В нашей квартире 25 комнат, два туалета, санитарные условия — никакие: умывальник в конце коридора, два рожка, корыто — там и посуду мыли, и лицо, и руки. Керосинка стояла в коридоре. Однажды в воскресенье я не успела утром кашу сварить, убежала взять работу. Прибежала запаренная, а Марк стоит, одной рукой ребенка держит, а другой кашу мешает — а она из кастрюли выливается. «Ты что сварил?!» — кричу. «Манную кашу… Вот — манку насыпал, воды налил, а она разбухает и разбухает…» Потом Марк всему научился. Старалась в выходной приготовить суп на два дня — больше нельзя: холодильника не было.
Рядом с Барабанным переулком находилась площадь Журавлева. Я знала ее, как свои пять пальцев: через нее водила детей в детский сад. На площади был театр, рядом — Дворец пионеров, еще немного ближе к Семеновской улице располагался ЗАГС, в котором мы через 15 лет уже после войны расписались. Дети были малые, а нам хотелось в театр. Мы их уложим спать — Толя на диване, Вадим в кроватке — и спешим в театр. В антракте бежим детей проверить. Прибежим, посмотрим через окно (комната на первом этаже) — вроде все тихо, все спят — и обратно бежим. Нас все контролеры знали. Потом Марку на работе дали абонемент в Большой театр, ряд 14 — мы ходили, наслаждались. На Михоэлса ходили, я по-еврейски плохо понимала — Марк мне переводил.
До войны у меня были мигрени. Первую мигрень я запомнила: мама решила первый раз отметить мой день рождения, сшила мне белое платье. Я так ждала этого дня, перевозбудилась — а ночью началась ужасная головная боль. День рождения пришлось отменить. Начиналось это состояние чаще всего ночью: я просыпаюсь, в глазах мельканье, глазное яблоко крутит, висок болит… Врачи долго не могли определить, что это такое, — потом один пожилой врач сказал мне: «У вас классическая мигрень».
Помню, мы с Марком как-то пошли в Большой театр. Опера. Я чувствую, что начинается мигрень. Сижу, стараюсь перебороть, положила руку на подлокотник. И вдруг старик, который рядом сидел, палкой придавил мне руку. Боль была такая, что я потеряла сознание. Марк увидел, что со мной что-то не так, бросился мне помогать, но тут я очнулась — а мигрени больше нет.
Во время войны мигрень не приходила. После опять началась, но я уже научилась бороться: посижу полчаса с закрытыми глазами — и мигрень постепенно уходит.
