Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия | страница 30



Толстой (поворачивается к ней, лицо его почти спокойно, он говорит медленно, с многозначительностью, понятной лишь посвященным). Да, ты права, я всегда и во всем опаздываю. Но важно только одно, что у человека остается все же время поступить правильно.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Та же комната. Поздняя ночь следующего дня.

Секретарь. Вам следовало бы сегодня лечь раньше, Лев Николаевич, вы устали от волнений и длительной поездки верхом.

Толстой. Нет, я совсем не устал. Усталым делают человека только колебания и неуверенность. Каждое действие освобождает, даже плохое действие лучше бездеятельности. (Ходит по комнате.) Не знаю, правильно ли я сегодня вел себя, мне следует спросить у совести. То, что я отдал свои произведения всем, сняло с души тяжелый камень, но, наверно, мне следовало сделать завещание не тайно, а открыто, перед всеми, мужественно и убежденно. Возможно, я сделал недостойно то, что ради правды надо было сделать открыто, но, слава Богу, это уже сделано, еще один шаг в жизни, еще на шаг ближе к смерти. Теперь остается самое тяжелое, последнее: в нужный час забраться в лесную чащу, забраться, как зверь, когда приходит конец; в этом доме моя смерть будет неправедной, как и жизнь. Мне восемьдесят три года, а все никак, все никак не собраться с силами вырваться из плена земного, и, возможно, я упущу этот нужный час.

Секретарь. Кто знает свой час! Знали бы люди его, все было бы хорошо.

Толстой. Нет, Владимир Георгиевич, совсем не хорошо было бы это. Слышали вы старую легенду, мужик один рассказал мне, как Христос отнял у человека знание своего смертного часа? Раньше каждый знал, когда умрет, и вот Христос, придя на землю, увидел, что иные мужики не работают на своей земле и живут словно грешники. Он стал упрекать одного в лени, но бедняга ворчал одно: для кого сеять, если до жатвы он не доживет. И понял Христос, что это плохо, когда люди заранее знают о своей смерти, и лишил их этого знания. С тех пор должны мужики ухаживать за своей землей до последнего часа, как будто они будут жить вечно, и это правильно, так как только в работе человек обретает свою частицу вечности. Вот и я хочу сегодня тоже (он показывает на свой дневник) обработать свое каждодневное поле.

Слышны энергичные шаги, входит графиня, уже в капоте, бросает сердитый взгляд на секретаря.

Графиня. Ах, вот что... я думала, ты наконец один... я хотела поговорить с тобой...

Секретарь (с поклоном). Я.ухожу.

Толстой.