Курт отхлебнул лимонада. Он был не очень похож на привычный ему, тот, что из прошлой жизни — более… острый, что ли, и вкус насыщенней, гуще. Курт задумался, пытаясь подобрать сравнение, и, споткнувшись обо что-то, чуть не пропахал носом землю.
«Аккуратно, тут всюду корни. В темноте их можно принять за змей».
«Ты ходила сюда в темноте?»
«Спускалась. Потому что сидела там долго. Там, наверху. Завораживает…»
«Тогда нам следовало взять с собой фонарик».
«Ну, мы же не будем до сумерек. Покажу тебе город, и только».
«Город за холме?» — Курт не очень понял.
«Под холмом, внизу. Вернее, под холмами. Больница тоже стоит на возвышенности».
Значит, где-то рядом с ними спал, дышал и переговаривался тёплый человеческий улей — автомобильный рокот, звон трамваев, светящиеся жёлтым окна, детский смех. Чего и следовало ожидать, конечно, — какая больница не связана с городскими службами? А за городом она расположена просто из терапевтических соображений: тишина, чистый воздух, природа. Но что здесь такого таинственного — какой-то город внизу… Курт спросил об этом.
«Он — не какой-то. Он — необычный».
Они уже преодолели большую часть дороги — к вершине холм становился песчаным, лысел. Сосны росли реже, черничник почти исчез, зато вдоволь было поваленных брёвен, пней и вереска. Вереск цвел фиолетовым и отчего-то пах яблоками. Над ним роились жадные до нектара шмели.
«А в чём его необычность, увидишь, — продолжила Лучик. — И мне очень хочется знать, как именно ты это увидишь».
«Глазами, — великодушно поделился Курт. — По-другому не умею».
«Я имею в виду — что увидишь, какую картину. Предполагаю, что для тебя она будет особенной».
«Ну, если жители этого твоего городка пустят в мою честь фейерверк, то да».
«Болтушка».
Лучик весело глянула на него через плечо, и Курт подумал ещё: не только лес с растущими у его напитанных влагой корней колокольчиками и фиалками, но и золотистое, жаркое от солнца вересковое взгорье. Цветущие цветочные глаза. Озорство и улыбка, в отличие от смертного ужаса, который он в этих глазах однажды видел, казались влитыми в них природой. Тот ужас вызвал человек.
«Только не говори мне, что это станет моим прозвищем», — жалобно сказал Курт.
«Тогда веди себя хорошо».
Он клятвенно пообещал, что постарается, допил свой лимонад, споткнулся ещё раз, полюбовался мимоходом на деловитую колонию крупных чёрных муравьев, обосновавшихся в старом пне, и заприметил несколько кустиков земляники. Узорные листья её выгорели от июльского зноя — пошли жёлтыми и рыжими пятнами. Кое-где ещё темнели небольшие спелые ягоды. Курт, не замедляя шага, стал собирать землянику в пригоршню, чтобы угостить свою спутницу, увлёкся и не заметил, как они выбрались на вершину — Лучик просто сказала «Пришли» и остановилась.
