— Я заберу всё своё домой, — глухо пообещал он, уткнувшись в мягкий мех.
— Когда? — спросил Капитан. — А то я имею виды на свободное место.
— Когда найду, куда это пристроить дома.
— Всё ясно. Губу закатываю.
Переноску Курт обнаружил на самой верхней полке, за сумкой с собранной палаткой и свёрнутым рулоном плавательного матраса. Вжикнул, проверяя, молнией. Спящий кот дёрнул ухом на знакомый звук.
— Да, — нежно сказал ему Курт. — Ты не ошибся, усатый. Грядет то, что ты так не любишь.
— Тебе через тридцать минут выходить, — Лучик сверилась с часами. — И, знаешь, пойду-ка я тоже.
— Думаешь, что я не справлюсь с задачей отнести этого идиота в ветеринарку?
— Он не идиот! Он будет бояться, а ты же не умеешь утешать, ты только насмешничать горазд и издеваться…
Лучик с решительным видом натянула свои голубые, с вышитыми снежинками варежки. Потом, подумав, что сидеть в них всё-таки будет жарко, сняла.
— И ещё на обратном пути надо зайти в магазин. Я кое-что забыла.
— Курт — тягловая сила, — ухмыльнулся Капитан.
— А когда это было иначе? — беззлобно проворчал тот.
— Давай, рыжая, — вернулся Капитан к прерванной истории. — Рассказывай, и как раз их отпустим. В полчаса уложишься?
— Уложусь раньше. Курт, садись, садись и оставь в покое молнию, кот нервничает…
Курт отставил переноску на пол и закрыл дверцу шкафа, в последний раз вдохнув лесной запах. Сосны, туман, светлячки, старая священная Гора. Запах той самой истории.
— Только вот, рыжая… — вспомнившая что-то Луч поспешно вклинилась перед началом продолжения. — Пока не ушли далеко от темы музея. Кто нарисовал тот портрет? Кто нарисовал тебя? И когда?
Четвёртая пожала плечами.
— Честно говоря, я не знаю.
В шкафу с грохотом что-то обрушилось.
VII
Ян занимался тем, что бросал монетки в воду. На дне аккуратного небольшого бассейна, находящегося в вестибюле, в тенях от статуй и нависших над мраморными бортами широких ветвей праздничной ели поблескивали, как чешуя, россыпи брошенных ранее — белых, жёлтых, красноватых, серых, однотонных и в цветной эмали, цельнометаллических и дырчатых. Треугольных и круглых, тонких и длинных, как счётные палочки, в виде игральных костей. Ещё один особый ритуал тех, кто ходит через двери, так похожий на туристическую традицию бросать монетки в водоёмы близ достопримечательностей, чтобы к ним когда-нибудь вернуться. Только у Идущих было всё же по-другому: чтобы просто вернуться, вернуться живыми, потому что двери, помимо открывающейся в них иномирской красоты и приносимой ими деятельной радости познания, таили в себе — каждая — опасность. Биоблок защищал от заболеваний, оружие — от недружественных зверей и разумных существ, но помимо этого существовала природа: вулканы, отвесные скалы, отравленные шипы незнакомых цветов, топи, плотоядные деревья. И были ещё человеческие ошибки: растерянность, страх, неуверенность, слабость, свои и чужие эмоции. Последние губили гораздо больше людей, чем ягуары и грязевые оползни, и мало кто понимал это, обращал на это внимание, хотя в своде правил Организации на данный счёт существовал выделенный красным цветом параграф. Даже Ян в своё время, а ему-то очень повезло, он не погиб… Существовал параграф — такой стыдный, если вдуматься, чуть ли не унижающий, а двери порождали в открывающих их и ходящих сквозь них самоуверенность и ощущение силы. Монетки, когда их набиралось слишком много, — так, что они начинали ржаветь, пуская по воде рыжие спиральки разрушающегося металла — выгребали уборщики, но ходящие бросали и бросали, и не всё брошенное справлялось с отводимой ему ролью: обещающий возврат талисман…
