Ее протащили по коридору и затолкали в тесную комнату. Я шел следом и увидел, что ее ждет старая наставница, держа жесткую туфлю в руке. Накшидиль закрыла глаза, сжала пальцы в кулаки и втянула в себя воздух, готовясь получить удары. Первые удары были терпимы. Однако несколько минут спустя она уже не слышала собственных криков. Кожаная туфля обжигала уши, и из них текла кровь. У Накшидиль закружилась голова, она зажалась в углу комнатки.
Позднее в тот день я зашел проведать ее. Накшидиль лежала на своем диване, с ней рядом была Пересту.
— Я слышала, что тебя били, — шепотом сказала девушка. — Что произошло?
Накшидиль заметила, что позади Пересту стоит наставница. Одного наказания за день было вполне достаточно.
— Все было не так уж плохо, — шепотом ответила Накшидиль. — Я обо всем расскажу тебе завтра.
Накшидиль ослабла, устала и пыталась заснуть, свернувшись калачиком.
На следующее утро, когда я зашел к ней после завтрака, она все еще лежала на своем матрасе. От побоев у нее опухло лицо.
— Я пришел забрать вас, — сообщил я.
— Я никуда не пойду, — с трудом ответила она.
— Я получил приказ, и вы последуете за мной.
— Нет, — повторила Накшидиль, и, когда она повернула голову, я заметил, что у нее на ушах запеклась кровь.
— Вы должны пойти со мной, — сказал я. — Не забывайте о своем положении. Вы всего лишь одалиска, рабыня самого низкого ранга.
— Я ребенок известного человека, — медленно ответила она, видно, ей было больно и трудно шевелить челюстью.
«Я тоже», — хотелось мне сказать в ответ. Я знал, как она себя чувствовала: ее вырвали из уютного, полного ласки мира и, словно лишний груз, швырнули в бурное море. «Ты станешь большим человеком», — говорил мне отец в мой пятнадцатый день рождения. Его слова вызвали во мне чувство гордости, и я с нетерпением ждал того дня, когда смогу пойти по его стопам.
Прошло совсем немного времени, меня забрали, заковали в кандалы, кастрировали и приговорили к пожизненному рабству. Я уже не был человеком среди людей, я стал рабом, выполнявшим прихоти других рабов. Сначала меня охватило негодование, я чувствовал, что отец предал меня. Затем я впал в отчаяние оттого, что потерял свободу и не мог сбежать. Только спустя несколько лет я стал понимать своих похитителей, условия, которые заставляли их действовать таким образом. Мой гнев постепенно сменился сочувствием, моя холодность — сердечностью; заклятые враги стали моими друзьями, и в конце концов я стал одним из них.
