Странно: на улице меня узнают те, кто помнит меня
подростком —
вытянувшимся, с носом горбатым и маленьким
подбородком.
Видно, что-то осталось в этой седой голове, в этом теле
громоздком
от тогдашнего школьника в узких брючках и пиджаке
коротком.
Потому что мы быстро росли – родители не успевали
снести одежонку портному, удлинить рукава и штанины.
А голос все не ломался. Девочки созревали
быстрее, чем мальчики – будущие мужчины.
Что-то жалкое было в сутулой осанке, в голосе тонком,
в костюме, сшитом на вырост, а нынче – на выброс или
в наследство младшему брату. Нелегко быть ребенком
среди расцветающих девушек, которых мы так любили.
А они любили парней постарше – таков закон мирозданья.
Теперь, старушки-соученицы, что читаете вы во взоре
моем? Ту же смесь унижения, желания и страданья,
которая так раздражала вас в неловком мальчике Боре.
