. Это отнюдь не праздные рассуждения; мне известен не один пример случайных по виду несчастий (при езде верховой или в экипаже), ближайшие условия которых допускают подозрение бессознательно допущенного самоубийства. Так, например, на офицерских скачках один офицер падает с лошади и получает столь тяжелые поражения, что некоторое время спустя умирает. То, как он себя держал, когда пришел в сознание, во многих отношениях странно. Еще более заслуживает внимание его поведение до этого. Он глубоко огорчен смертью любимой матери, начинает в обществе товарищей судорожно рыдать, говорить своим близким друзьям, что жизнь ему надоела, хочет бросить службу и принять участие в африканской войне, которая, вообще говоря, его ничуть не затрагивает
[109]; блестящий ездок, он теперь избегает верховой езды, где только возможно. Наконец, перед скачками, от участия в которых он не мог уклониться, он говорит о мрачном предчувствии… Что удивительного при таком состоянии в том, что предчувствие это сбылось? Мне скажут, что и без того понятно, что человек в такой нервной депрессии не может так же справиться с конем, как в здоровом состоянии. Вполне согласен, но механизм того моторного стеснения, которое вызывается нервозностью, я нахожу в подчеркнутом здесь намерении самоубийства.
«Ты не перестаешь искать силы и уверенность вовне, а искать следует в себе. Они там всегда и были»
Если за случайной на первый взгляд неловкостью и несовершенством моторных актов может скрываться такое интенсивное посягательство на свои здоровье и жизнь, то остается сделать еще только шаг, чтобы найти возможным распространение этого взгляда на такие случаи ошибочных действий, которые серьезно угрожают жизни и здоровью других людей. Примеры, которые я могу привести в подтверждение этого взгляда, заимствованы из наблюдений над невротиками, стало быть, не вполне отвечают нашему требованию[110]. Сообщу здесь об одном случае, в котором не собственно ошибочное действие, а то, что можно было бы скорее назвать симптоматическим или случайным поступком, навело меня на след, давший затем возможность разрешить конфликт больного. Я взял однажды на себя задачу улучшить супружеские отношения в семье одного очень интеллигентного человека. Недоразумения между ним и нежно любящей его молодой женой, конечно, имели под собой некоторые реальные основания, но, как он сам признавал, не находили себе в них полного объяснения. Он неустанно носился с мыслью о разводе, но затем отказался от нее, так как нежно любил своих двоих детей. Все же он постоянно возвращался к этому намерению, причем, однако, не испробовал ни единого средства, чтобы сделать свое положение сколько-нибудь сносным. Подобного рода неспособность покончить с конфликтом служит мне доказательством того, что в деле замешаны бессознательные и вытесненные мотивы, которые подкрепляют борющиеся между собою сознательные мотивы, и в таких случаях я берусь за ликвидацию конфликта путем психического анализа. Однажды муж рассказал мне про маленький инцидент, донельзя испугавший его. Он играл со своим старшим ребенком, – которого любит гораздо больше, чем второго, – поднимал его кверху и затем опускал вниз, причем поднял на таком месте и так высоко, что ребенок почти ударился теменем о висящую на потолке тяжелую люстру.
