— Одолжите огня, товарищ!
Солдат вздрогнул. Два желтых зрачка тянулись к нему из тумана.
— Пожалуйста.
— Мерси, товарищ Зарницын. Солдат отшатнулся.
— Не смущайтесь себе, хе, хе. Мы старые знакомые, даже родня. Я же Исакер.
— Очень рад. Только…
— Только не совсем. Не так ли? Да не смущайтесь же. И что, я не вижу, что ли? Ну были у Колчака, так что ж такое? Я, может быть, сам скоро сбегу. И очень просто.
Соломон схватил Вадима под руку и повел.
— И давно вы сюда приехали?
— Как вам сказать… Собственно…
— Да, бросьте же! И чего вы боитесь?
— Я не боюсь, только… Приехал я вчера и все шатался но улицам. Понимаете?
— Понимаю, очень понимаю. Вот что, дорогой свояк: поселяйтесь у меня.
— Если не стесню…
— Вы, меня? Фа! Располагайтесь, как дома. Вот мы и пришли.
Соломон исподтишка наблюдал Зарницына. Отчего Вадим такой вялый: неужели трусит? Нет, не похоже: говорит обо всем. Голоден? И этого незаметно. Осторожно сообщил ему Исакер о смерти близких.
— Супругу вашу расстреляли из-за гнусной клеветы: будто в охранке служила. Мерзавцы! Поэтесса Сандвич и вдруг охранка!
Вадим молчал. Да уж не тик ли у него?
— Вадим Павлыч, и как вы себя чувствуете?
— Благодарю вас, отлично.
— И знаете что? Выпьем за ваше возвращение.
Глаза Зарницына так засверкали, что Соломон испугался.
— Ага вот в чем дело!
Вадим захмелел очень быстро. Он пил коньяк и беспрерывно курил.
— Что жена расстреляна, я очень рад. Черт с ней. Лину, конечно, жалко, но что поделаешь? Ну-с, так вы мне позволяете ночевать?
— Прошу вас, устраивайтесь на постели.
— Нет, я лучше на диван. Вы куда?
— Я скоро вернусь.
Исакер ушел. Зарницын допил коньяк и улегся. Ночью он вдруг вскочил, бледный, взъерошенный. Ночник мигает. На кровати храпит Исакер, уткнувшись в подушку.
Зарницын прошелся. Бутылка пуста. Потрогал шкап: заперто.
У печки что-то блеснуло. Топор. Можно взломать. Неловко, услышат.
Внезапная мысль подсказала Вадиму простой выход. Осторожно подкравшись к постели, он разом поднял и опустил топор.
Бритая голова отскочила в угол. Зарницын усмехнулся, посмотрел на часы: половина четвертого. Он надушился одеколоном Исакера, причесался его гребенкой. Отыскал ключи и достал бутылку.
Неторопливо он пил, отдыхая, пуская дым.
В углу легкий шелест. Вадим всмотрелся. Голова стояла на полу. Она таращила глаза и слабо шипела.
Вадиму сделалось скучно; он снова лег. Совсем засыпая, услышал опять шипение. Так и есть!
Голова стояла среди комнаты и злобно улыбалась. Глухо стуча, покатилась к дивану, натужилась и с визгом прыгнула на грудь Зарницыну.
