Вот узников выстроили в колонну по пять. Появился Топайде. Со своим блестящим стеком, элегантный, подтянутый. Старший надзиратель бодро доложил: в колонне столько-то трупов. Но сегодня Топайде равнодушен, лицо — застывшая гипсовая маска. Может быть, после вчерашнего. И конвоиры, заискивая перед ним, тоже становятся неподвижными и злыми.
Микола, как обычно, в третьей шеренге. И пока охранники «едят глазами» Топайде, Микола незаметно ослабляет завязку на ноге, и холодный металл проскальзывает вниз и мягко падает в песок. Микола стоит, словно ничего не произошло, не шелохнется, словно аршин проглотив, не моргнув глазом. Секунду спустя все-таки наступает на ножницы левой ногой, потом — незаметно, движением одних только пальцев — нагребает на них немного песку. Он так осторожен, что даже кандалы не улавливают движений пальцев — цепь молчит. В это время раздается команда:
— Осмотреть кандалы!
Надзиратели бросаются по рядам, присматриваются, толкают узников — после вчерашнего проверяют особенно придирчиво. Потом старший надзиратель кричит:
— Первая, вторая и третья шеренги — три шага вперед! Кру-гом!
Вероятно, надеется и сегодня застать кого-нибудь врасплох и выслужиться перед начальством. Но на этот раз узники без малейшего промедления выполняют команду. И Микола тоже. Твердо делает три шага. Старший надзиратель неторопливо осматривает линии, где только что стояли шеренги смертников, внимательно осматривает землю. Микола весь съеживается. Фашист все ближе и ближе подходит к е г о месту.
Остановился, всматривается. Холодный пот выступает на лбу Миколы. Ему так хочется повернуть голову, хотя он понимает, что это смерть. Чувствует: кровь ударила в затылок, и, наверно, затылок побагровел.
— Сомкнись!
Только тут замечает Микола, что все это время задерживал дыхание.
Скорее на свое место! Остановился, ощутив под ногой ножницы.
Торопясь, но опять-таки сверхосторожно отгреб песок, крепко зажал ножницы пальцами ног — сам удивился, что они до сих пор так послушны. Когда-то, играя с мальчишками на берегу Стугны, брал пальцами ног камушки и бросал в воду. Как все. Спорили, кто дальше забросит. Тогда он не был среди победителей, но сейчас взял ножницы надежно и цепко, поднял ногу насколько позволяли кандалы, почти не наклоняясь, перехватил их рукой и сунул за пазуху. Ладонью прикрыл дыру, из которой высунулся острый конец, и автоматически состроил гримасу, которая должна была означать, что у него болит живот. Для кого? Никто на него не смотрел.
