Утром расстреляли еще одного парня. Конвоиру показалось, будто на кандалах у него появились свежие следы, словно пилил железо. Может быть, и на самом деле не спал бедняга всю ночь и скреб чем-то цепь: острым кремнем или такой стекляшкой, какая была у расстрелянного вчера. Что он — собирался бежать или просто хотел хотя бы на время сна освободить ноги от кандалов?
На этот раз прошитый пулями узник не шевелился, но тот же эсэсовский офицер в черных замшевых перчатках и со стеком все же выстрелил ему в глаз — для надежности или просто по привычке. Другие узники оттащили убитого к ближайшему штабелю трупов, а офицер, как ни в чем не бывало, приказал вести колонну туда, где вчера копали то ли канаву, то ли братскую могилу. Гестаповец чуть ли не бежал впереди, нервно подпрыгивая, будто длинные тонкие его ноги дергали за ниточки. То вдруг останавливался и кричал, чтобы колонна не отставала, и тогда в воздухе яростно свистели увесистые дубинки, то снова вырывался вперед, громко проклиная и узников и конвойных. Микола заметил: когда офицер отдалялся, рядовые конвоиры с облегчением переглядывались между собой, а когда приближался, произносили негромко: «Топайде!» — и в тоне их чувствовался страх. Откуда Микола мог знать, кто такой Топайде и почему его боялись даже свои. И тем более понятия не имел, что этот офицер старался во что бы то ни стало оправдать доверие самого рейхсфюрера Гиммлера.
А Топайде тем временем гнал колонну все дальше, злобно понося конвойных, то ли будучи убежден, что никто из узников не понимает по-немецки, то ли считая, что со своими солдатами он здесь один на один, потому что не стоит принимать во внимание эти закованные в кандалы скелеты, которые не сегодня завтра исчезнут из жизни, как тысячи «унтерменшев», расстрелянных здесь под его руководством в сорок первом. Тех самых, от которых теперь не должно остаться ни костей, ни пепла. Для этого и гоняет он по яру эти живые трупы с лопатами.
Когда он увидел, где рыли вчера, раскричался еще сильнее, надрываясь так, что казалось, вот-вот лопнет от злости и ненависти. Даже замахнулся полированным стеком на старшего надзирателя, который вчера приводил сюда узников и не сумел разобраться в начерченной им, Топайде, схеме. Остолоп! Не способен сообразить, где удобнее всего было уложить такое количество трупов. Ведь убить намного проще, чем похоронить убитых, а еще труднее, оказывается, эти трупы скрыть, чтобы не осталось никаких следов.
