Его любовь | страница 28
Скачала пригнали из Дарницы большую группу командиров, до последнего патрона защищавших Киев и не сумевших вырваться из Трубежских болот. Их телами заполнили длинный, с полкилометра, противотанковый ров — до глиняного карьера кирпичного завода. Потом привели на расстрел матросов Днепровской флотилии. Была поздняя осень. День выдался холодным, ветреным, с крупитчатым снегом. Матросы шли молча, плотной стеной, в бескозырках, полосатых тельняшках, босые, угрожающе вздымали вверх окровавленные кулаки — руки пленных были туго скручены колючей проволокой.
Перебили футболистов, отважившихся обыграть команду «высшей расы». Расстреливали заложников: за каждого убитого солдата вермахта — сто человек, за офицера — триста, за саботаж — пятьсот…
В яру не умолкая трещали пулеметы.
Живые засыпали землей мертвых, чтобы самим тут же стать мертвыми, потому что свидетелей быть не должно.
Но потом оказалось, что и мертвые способны обвинять.
Когда в сорок третьем году Советская Армия погнала врага с Украины и фронт приблизился к Днепру, в Бабьем яре вновь появился «инженер расстрелов» Топайде. Он носился в открытой машине по знакомым ему местам, истерически ругался. Бледное лицо его нервно подергивалось, судорожно перекашивалось безобразной гримасой — «инженерство», как видно, не прошло для него бесследно И на этот раз Топайде появился здесь по приказу Гиммлера, который выразился довольно четко: «Довести дело Бабьего яра до логического завершения». Заканчивая эту абсолютно секретную беседу, немногословный рейхсфюрер напомнил: «Вы уже имели возможность отличиться там в сорок первом, так вот и теперь полагаюсь на вас. Помните — никаких следов!..» Об этой операции Топайде должен был доложить Гиммлеру лично.
Тридцатого августа, в конце знойного лета, примчались в яр длинные крытые машины с эсэсовцами. Дорога из города была перекрыта. Начались работы, напоминающие большое строительство, будто бы сооружались какие-то оборонительные рубежи, военные объекты. У въезда на территорию, обнесенную колючей проволокой, появилась надпись большими буквами «Баукомпани» (строительная компания). По всем правилам фашистского цинизма. По обе стороны яра обозначена была довольно широкая «зона смерти», и если кто-нибудь случайно туда попадал, его немедленно расстреливали. Грузовики останавливались перед воротами, водители вылезали из кабин, а их место занимали другие, с нашитыми на рукава черепами, — и лишь тогда машина въезжала на территорию лагеря. Только душегубки, или, как их называли гестаповцы, «газвагены», ехали без задержки, почти не сбавляя скорости, — они торопились, они не успевали: еще так много «единиц» предстояло уничтожить.