Я восхищаюсь ходом мысли Эпиктета, но при всем моем к нему уважении напоминаю: стоицизм на самом деле не утверждает, что предназначение человека — следование богам. Это была собственная интерпретация Эпиктета. Он и другие стоики говорили, что человек должен жить согласно с природой, а эту «заповедь» можно приравнивать к следованию богам лишь в случае, если прояснять отношения между природой и богами, чего Эпиктет никогда не делал. В действительности в этом вопросе существовали разногласия как среди самих стоиков, так и между стоиками и соперничающими философскими школами, в частности эпикурейцами. Последователей Эпикура часто представляют как «атеистов», а это совершенно не так. Они были теми, кого сегодня мы называем деистами, и попадали в третью группу из перечисленных Эпиктетом: они считали, что Бог существует, но погружен в созерцание божественных вещей и не обращает внимания на земные и людские дела. Согласно эпикурейской философии, мир был образован из хаоса беспорядочно сталкивавшихся атомов. И, несмотря на способность человеческих существ использовать свой разум, их решения и действия являются заложниками пусть не божественного провидения, но действия физических сил.
Некоторые стоики соглашались с такими воззрениями эпикурейцев, но другие шли еще дальше и утверждали: абсолютно верно, что философия не является религией, не имеет священных текстов и не следует неоспоримым доктринам. Как метко выразился Сенека, «что истинно, то мое»[63], подразумевая, что разумный человек принимает истину, откуда бы она ни исходила — от друзей или от врагов.
Одним из стоиков, который соглашался со взглядами Эпиктета на божественное, но превзошел его в открытости ума, был не кто иной, как император-философ Марк Аврелий. Судя по всему, Марк Аврелий был религиозным человеком. С одной стороны, некоторые из его общих отсылок к богам можно истолковать не как отражение веры, а как форму благочестия. Например, он писал: «Богам я обязан[64] тем, что у меня хорошие деды, хорошие родители, хорошая сестра, хорошие учителя, хорошие домочадцы, родичи, друзья, почти все». Но, с другой стороны, в некоторых местах он высказывался предельно конкретно: «Все следует делать[65], обо всем говорить и помышлять так, будто каждое мгновение может оказаться для тебя последним. Если боги существуют, то выбыть из числа людей вовсе не страшно: ведь боги не ввергнут тебя во зло. Если же богов не существует, или им нет дела до людей, то что за смысл жить в мире, где нет богов или нет промысла? Но боги существуют и проявляют заботливость по отношению к людям. Они устроили так, что всецело от самого человека зависит, впасть или не впасть в истинное зло».
