Нет, глупости! Не сшить мне вовек такого ковра. Я покосилась на Ларну с новым подозрением. А говорил ли Ким «нет»? Может, меня совсем уж бессовестно обманывают?
– Не бывает летучих ковров!
– Я всё выведал, – усмехнулся Ларна. – Бывают. Только для воров они неполезны. Ковры летали над горячим песком, в них было зашито призвание нужного ветра. Но позвать его можно только там, где он и должен явиться. Понимаешь? Опять же, крой у ковра сложный. Не вполне он и ковер. Кроя никто уже не помнит. Да и юга более нет, Тинка. Там, за проливом, узкая полоска годной для жизни земли, владения ар-Рагов. Их злоязыкие соседи именуют красными вырами. Жара юга так велика, что вода чуть ни вскипает, а панцирь может, мол, обвариться.
– Я видела их хранителя. Ничуть не красный.
– Он перелинял два года назад, – упрямо отозвался Ларна. – Прежде был краснее красного.
– Ну почему ты со мной споришь? Я ведь права!
– Потому что больше не с кем, – покаянно вздохнул он, отпустил косу и бережно приобнял за плечо. – Тинка, больше никто не спорит со мной так славно и весело. Раньше Малёк пищал и шумел. Но теперь он остепенился, заделался в помощники и звонко кричит «да, капитан» и «вы правы, капитан». Последнюю радость украл у меня. Как он хорошо спорил, как упрямо перечил мне… Теперь тошно взойти и на борт галеры. Он кланяется мне, представляешь?
Мне снова стало до слез жалко этого широкоплечего выродёра саженного роста… Кажется, ему доставляет удовольствие глядеть, как я страдаю и жалею. Наверное, это тоже более никому не приходит в голову: жалеть Ларну. Он силён, страшен и всегда прав… Он без устали раздает оплеухи и поигрывает топором, он перезнакомился в городе с таким отребьем, какое днем и не увидеть на улицах. Его уже и воры опасливо уважают, и нищие величают брэми. Только радости для него в той опаске нет. Ларна, я это точно знаю, полюбил Шрома, как брата. Потому что они и были с огромным выром – братья. Настоящие, по широте души, по преданности морю, по доброте своей мужской, жёсткой. И погружение Шрома в бездну Ларна перенес тяжело. Я теперь рассмотрела: у него складочка на лбу глубже залегла и в глазах копится тоска долгая, неотвязная. Висит дождевым облаком – зимним, тяжелим…
Мы миновали ворота белого города и зашагали по его мостовой, розоватой в ранних сумерках. Я вспомнила про кухарку и всполошилась. Ларна усмехнулся, меня от страфа отстранил и к себе поближе подтянул, под руку. В усы буркнул: он уже отправил кухонную девку домой, встретил на площади у самой ниточной лавки и отпустил, предварительно отругав… Помолчал и предложил мне вовсе уж неожиданное. И не просто так предложил! Остановился на повороте улицы, где два канала сходятся и надо перейти через красивый мост над водой. Пропустил усы через кулак, хмурясь и прикидывая нечто важное. Кивнул своим мыслям, даже слегка улыбнулся.
