Но тут прицепился еще барон – другой сосед кума Арканджело. Его окошки тоже выходили на злосчастную крышу; поп хотел перестроить кухню, а барон кладовую, и бедный Арканджело уже не знал, кто же теперь возьмет его дом.
Но те миром поделили домишко, и барон получил львиную долю, потому что был «родовитее» и его окружала орава прислуги.
Нина, дочка кума Арканджело, разливалась рекой, словно, сердце ее было гвоздями приколочено к этим камням.
Отец утешал, что в пещерах Каррамоне – без соседей, без попа, они будут жить, как князья.
Ну, а от баб ничего не укроется, – они знали хорошо, о чем плачет бедная Нина, и, подмигивая друг другу, перешептывались:
– В Каррамоне-то, когда будет стеречь овец кум Арканджело, вечером далеконько будет ходить сынку барона.
Когда дошло это до ушей отца, кричал он, как полоумный:
– Бесстыжая! Кто тебя после этого, замуж возьмет!
А Нина в ответ отрезала:
– Идите куда знаете, а я остаюсь в деревне!
Барчук обещал ее содержать…
Кум Арканджело счел такой хлеб для дочери за позор и хотел позвать дона Личчу, чтобы увести ее насильно.
Но судья, пожимая плечами, сказал:
– Она совершеннолетняя и может распоряжаться своей жизнью, как хочет.
– Ах, может распоряжаться! – закричал отец. – И тоже могу! – И тут же, встретив неподалеку гулявшего с папироской в зубах барчука, хватил его по башке своей пастушьей дубиной.
На этот раз он получил от суда бесплатного адвоката.
– Хоть один раз мне правосудие гроша не будет стоить! – сказал кум Арканджело.
Адвокат пытался доказать, как дважды два – пять, что куму Арканджело и в голову не приходило убивать барчука, а ударил он барчука по голове той самой дубиной, которой «учил» непослушных баранов, – и по таким же соображениям.
Поэтому и осудили его всего на пять лет. Нина осталась со своим барчуком, барон перестроил кладовые, а поп поставил на место лачуги Арканджело дом на загляденье – с балконом, с зелеными ставнями.
