Бранясь в душе, он спускает цену, и его окоченелые пальцы схватывают деньги, которыми он гремит в кармане всё тех же своих панталон. Я наблюдал за этими толстыми, как у какого-нибудь душителя руками, – столь добрыми и преданными, однако, друзьям, столь солидарными! Какие он делал усилия, – ей-Богу! Пот катился у него градом, – чтобы не смять шелковистых лепестков, не испортить своего товара, может быть, – и не ударить своих покупателей, и не дать своей натуре взять верх! Все эти проявления нежности и терпения почти что унижали меня самого.
Когда он уже собрался предложить свой товар ещё у других столиков, я счёл, что наступил момент открыть ему наше присутствие.
– Эй, Бюгютт!
– Лорр! Дольф! вот кто!
Он бежит спрятать свои цветы, а Мемен свои спички. Теперь они с нами. Мы возвращаемся на бульвары предместий. Возобновляется выпивка.
Перед террасою неизвестно какой кофейной вдруг наши Зволю и Палюль импровизуют невыразимый танец с кувырканьем, ставят задню часть тела выше головы, устраивают опасные прыжки, шатание, двигаются поодиночке или вдвоём вперёд, исполняют столь же скабрёзный танец, как и один из античных.
Они часто остаются с задом, поднятым на воздух, пропустив голову между ног, в панталонах грязного цвета, делают друг другу жесты ногами или исполняют ртом неприличные звуки. Затем, хлопнув друг друга по спине, они выпрямляются быстрым движением, как на пружинах, обнимаются с гораздо большею горячностью, чем братья, встретившиеся после долгой разлуки, и поворачиваются с головокружительною быстротою, образуя теперь только тесно сжатую массу.
Они выделяются, вертясь, на фоне вечернего неба, среди меланхолии незанятого работою понедельника или какой-то полуярмарки.
В самый разгар их танцев, агент городской полиции заставляет их перестать. Его вмешательство вызывает неудовольствие у сидевших в кофейной, ужасно смеявшихся и готовых опустить много монет в фуражку, которую маленький Зволю, обливающийся потом, протягивает всем по очереди.
Агент хочет воспротивиться и сбору монет. Мальчик настаивает, ободрённый симпатиями публики. Полицейский хочет протянуть руку к воротнику мальчика. Этого довольно для того, чтобы Тих одним ударом кулака повалил на землю нарушителя веселья. Два смотрителя бегут на помощь своему собрату. Мы убегаем, Они бросаются втроём нас преследовать.
Зволю пользуется нашим преимуществом перед ними, чтобы подразнить их по-своему: он расстёгивается, опускает низ панталон, желая выставить напоказ своё мнимое лицо; затем не переставая играть ногами, держа свои панталоны в руках, он поправляется и кончает эту игру. Эта пантомима была исполнена с какою-то флегматическою грацией юного сатира, напоминающей проделки главного фламандского шалуна, легендарного Тиля Эйленшпигеля.
