— Хочешь… — вдруг пробормотал он. — Позволь донести бадью.
— Ты ведь бродячий торговец, — чуть задыхаясь, сказала она, — сегодня здесь, завтра там… Как же ты смеешь со мной так разговаривать?
И, улыбаясь ему широкой лукавой улыбкой, в которой (по крайней мере, ему так показалось) промелькнула легкая тень сожаления, она наклонилась к уже наполовину пустой бадье, взялась за ручку, медленно выпрямилась и, тряхнув на прощанье гривой, пустилась бежать… Вот она уже скрылась за водяными брызгами, а он даже не успел заметить, в какую улочку она свернула.
Медленно поднял Мордехай свой короб и поплелся к синагоге. Мерцала на небе звезда, то прячась за черными домами, то появляясь снова. Но сегодня звезда не напоминала ему о легком свете Субботы, потому что лоскут неба, куда была приколота эта золотая булавка, казался ему выкроенным из темного бархатного платья: перед глазами стояла еврейская девушка.
4
Кончилась вечерняя молитва, но верующие из синагоги не ушли, а, собравшись вокруг печки, повели между собой спор. Они задыхались от дыма, кашляли, кричали, размахивали руками и все никак не могли решить, кому на сей раз выпадет честь оказать гостеприимство. Обычно стоило людям поглядеть на Мордехая, как его отправляли к какому-нибудь почтенному еврею, известному своим повышенным интересом к внешнему миру. Но на сей раз раввину и в голову не приходило принять пришельца за «веселого разносчика»; он счел его «паломником, подрабатывающим торговлей», и пригласил к собственному столу.
— Рабби, добрый рабби, — сказал Мордехай. — не место мне за вашим столом, непутевый я еврей. Просто, понимаете, немного грустно мне сегодня.
— А почему тебе грустно? — удивился раввин.
— Почему мне грустно? — улыбнулся Мордехай. — Потому что не получился из меня хороший еврей.
Маленький толстенький раввин еще больше выкатил и без того выпученные глаза.
— Идем без всяких разговоров! — проверещал крохотный рот, прятавшийся в бороде.
Ужин был царский, о лучшем Мордехай и мечтать не мог: рыбный холодец, говяжье жаркое, а на закуску — необыкновенно вкусный цимес.[7] Мордехай был настолько очарован приемом, что рта не раскрывал: сидел чинно, словно в Земиоцке в кругу степенных Леви. Но когда хозяйка принесла блюдо с рожками — тут уж он не выдержал и весело похлопал себя по животу.
— Эх, братья мои, полакомимся рожками! У них же райский вкус, у этих рожков! Только увижу их — вспоминаю Землю Израильскую. Ну, а уж когда в рот возьмешь — сразу же начинаешь мечтательно вздыхать: «Всевышний, верни нас в землю нашу, в край, где козы жуют „рожки в изобилии“».
