— Ничего страшного, Станислав Семенович, — подхватила игру Мельникова.
— Хотел тебя проводить, но, видишь, не успел.
— Бывает.
В нескольких шагах от вольера стоял домик для гостей. Манаев и Мельникова прошли это расстояние вместе. Софья Борисовна так разволновалась, как не волновалась даже в романтическом возрасте. За спиной сжала руки в кулаки и попыталась дышать ровнее, чтобы не выдать себя.
— Я вот сейчас подумал знаешь, о чем? — Манаев сделал паузу. — Что не было там, в школе, никакого привидения. Мне показалось просто.
Они стояли друг напротив друга.
— Жаль.
— Что жаль?
— Что его не было. — Мельникова смотрела на Манаева. Она ждала. Но ничего не случилось.
— Спокойной ночи, — сказал Манаев, повернулся и направился к себе.
— Спокойной ночи.
Мельникова вошла в домик, закрыла за собой дверь, но дальше не двинулась, остановилась в прихожей. Там она крепко зажмурилась от досады и стыда. Затем резко открыла глаза. Стояла и вглядывалась в темноту, пока не стала различать предметы, освещенные слабым лунным светом.
Перед постом в трапезной жарили знаменитые рыбные котлеты.
Одинаковой формы, румяные, их складывали на противень. Основную работу выполняла матушка Марьяна.
Женщина по прозвищу Англичанка была на подхвате. Готовить она не умела, но картошку чистила хорошо.
Храм был небольшой. Принимали пищу там же, где готовили. Эта комната в пристройке и называлась трапезной.
Англичанка изредка подходила к плите, свысока смотрела на то, что делает матушка Марьяна.
— Что, моя милая? — спрашивала Марьяна.
Но Англичанка не удостаивала ее ответом, поправляла очки и, поджав губы, возвращалась на свое место нарезать хлеб.
Храм восстанавливали в основном добровольцы. Работали они неважно, медленно, но очень гордились тем, что делают это ради веры.
Добровольцы носили бороды, громко говорили и обращались друг к другу не иначе как «отец» и троекратно целовались при встрече.
Одним из добровольцев был Воскобович — бывший студент-философ из Киева. За свою недолгую жизнь он успел побывать сатанистом, буддистом, свидетелем Иеговы, стоиком-любителем и еще много кем.
Воскобовича привела в церковь сестра. Привела, когда поняла, что у родного брата скоро ум за разум зайдет. В двадцать пять лет его голова была совершенно седой. Глаза безумными. А то, что творилось в голове, не поддается описанию. Все там смешалось и перепуталось.
Простые вещи казались ему невероятно сложными, а сложные — очень простыми.
