Хозяйский сын доволен сегодняшним днем. Он громко смеется и что-то говорит Вале, он не слышит вопроса Реброва: «Как ваши лесные операции, Кузьма Иванович?» - и продолжает что-то рассказывать своей спутнице.
Ребров не мешает. Он зорко вглядывается в прохожих, порой они ему кажутся знакомыми, но он успокаивает себя тем, что это только кажется. Так бывает всегда, когда прячешься. Но вот встречный офицер, с перетянутой талией, действительно кого-то напомнил Реброву. «Почему он так пристально посмотрел на меня? - думает Ребров. - Где я его видал?» Офицер еще раз оглянулся. Острый ястребиный профиль был хорошо знаком Реброву.
«Да ведь это Долов, - вспомнил он. - Неужели узнал?»
- Пойдем сюда, - Ребров резко взял за руку Валю и почти толкнул ее в боковую аллею. Кузьма Иванович остался на мгновение стоять на месте, продолжая все еще говорить, потом рысцой догнал Реброва.
- Василий Михайлович, что это вы нас напугали? Я думал, что-то случилось?
- Ничего особенного, Кузьма Иванович. Вижу, что вы меня совсем забыли. Не пора ли домой?
- Да, пожалуй. Я немного устала, - сказала Валя. - Вы, наверное, ведь останетесь на концерт?
Хозяйский сын вежливо раскланялся и поцеловал руку Вали.
- Кто это был, Ребров? - спросила Шатрова, как только Кузьма Иванович отошел.
- Долов. Он был начальником гарнизона в Екатеринбурге. Перебежал к чехам, сволочь.
- Завтра снова пойду на вокзал. Может быть, чешские коменданты будут покладистее, - сказала Валя.
Но на другой и на третий день на станции Вале отвечали по-старому:
- Сообщение прервано, мадмуазель, мосты взорваны.
Ребров каждый день с утра уходил в город. Он тщательно обдумывал вопрос, как связаться с товарищами: «Переехать в ближайший завод, поступить на работу? Покажется подозрительно. Пойти в профсоюзы, существующие в городе? Опасно, можно наскочить на знакомых меньшевиков. Работать в кооперации? Там эсеры…»
Знакомые дома, недавно гостеприимно открывавшие двери перед Ребровым, теперь чужды и враждебны. Там, где помещался железнодорожный райком коммунистической партии, - теперь белая разведка. В здании городского совета - центральная комендатура. В особняке Поклевского-Козелл - штаб белой гвардии. В епархиальном училище, где была академия, - чешская воинская часть. И только в женском монастыре все по-прежнему: у ворот монашки и оглушительный звон на колокольне.
«Неделю, другую надо выждать», - решает Ребров и поворачивает домой.
Он идет мимо Ипатьевского особняка. Особняк все еще зашит щитами. Часовые прогуливаются взад и вперед.
