Мейер рывком захлопнул дверь и прошел к окну.
— Вы уже, наверное, притомились в этих четырех стенах? Да, если вы хотите, будем изъясняться на русском. Я могу;
— Лучше на английском, — бросил Александр, — или на немецком.
— О, пусть вас не смущает моя фамилия. Я немец только по крови: родился и вырос за океаном. У русских с немцами свои счеты, верно? Так вот, ко мне это почти не относится.
— У нас счетов ни с какой нацией как таковой нет, — устало ответил Ивашов, — мы лишь против определенных паразитических структур общества. Но оставим этот вопрос. Вы похитили меня вовсе не для политических дебатов. Я не ошибаюсь?
— Ошибаетесь, — цепкий взгляд Мейера блуждал по Александру, как миноискатель, — дело в том, что мы вас не крали. После того, как Террористы решили сделать вас своим заложником, нам удалось вас освободить из их рук, и теперь это самое безопасное для вас место.
— Кто — «мы»?
— ТНУ, Трест Независимых Ученых.
— Вот как? — удивился Ивашов.
— Вы впервые слышите о такой организации?
— Признаться, да.
— Что ж, это может только радовать. Нам приходится существовать в условиях жесткой конспирации.
— Не пойму, — нахмурился Александр, — при чем тут конспирация? Вы что, занимаетесь противозаконными разработками?
Вместо ответа Мейер закрыл глаза и глубоко вздохнул. Луч солнца падал на него сбоку, рельефно очерчивая скулы и золотя светлые прямыё волосы. Он казался усталым и изможденным. Бледное лицо ясно говорило о долгих бдениях в лаборатории, а наметившаяся синена под глазами — о бессонных ночах. В общем, Отто производил впечатление увлеченного и самоотверженного ученого, но Александр ни на минуту не забывал, где они находятся, как не забывал и того, с какой целью его посетил Мейер. Все, что сейчас происходит, весь этот диалог — лишь осторожная разведка перед осадой крепости, перед крупномасштабной операцией, где плавная цель, главная ставка — его, Ивашова, убеждения, способности, сны…
— Видите ли, — тихо начал Отто, не открывая глаз, — настоящему ученому в наше время приходится быть чрезвычайно осмотрительным. Наш век — век бурно, гипертрофированно разросшейся государственной власти. Бездушные общественные структуры, ежесекундно подавляющие свободу воли миллиардов граждан, слоено хищные звери поджидают каждую новую находку исследователей, каждое новое открытие, которое способно хоть на йоту увеличить их власть над людьми. Нам приходится быть очень осмотрительными. Сверхосторожными.
