* * *
Три дня и три ночи прошли в напряженном ожидании. Визиты Мейера участились, причем не видеофонные, а настоящие. Отто выглядел бледным и нервным. Встречаясь с Ивашовым, он все время старался ободряюще улыбаться, но получалось у него плохо. Александр видел, как с каждым днем падает дух его шефа. Однако его это мало волновало. Случилось то, что пугало больше всего: передачи прекратились! Он теперь опал спокойно, без сновидений, и просыпался спокойно, как все нормальные люди. Та чудесная и таинственная нить, с которой он был связан с объектом Икс, разорвалась. Ивашов чувствовал себя словно на краю пропасти, он корил себя за поспешность и необдуманность. В самом деле — так ли уже необходимо было пытаться прорваться в парк? Зачем ему пришло в голову показывать свой норов? Один укол байцера — и информационные передачи инопланетян прекратились. Что теперь будут делать инопланетяне? Подыщут другого перцепиента или решат больше не связываться с людьми? Вполне возможно, что существует и обратная связь, по которой объект Икс получает сведения об окружении и действиях Ивашова. А если они решили, что мы еще не доросли до контакта? Или все же не могут пробиться к нему из-за нарушений структуры его мозга после парализующего удара? Какие мучительные раздумья, какая невыносимая неизвестность!
Ивашов слонялся по своему кабинету, не зная, чем себя занять. Временами он сосредотачивался и экзаменовал себя, проверяя, не стерлись ли в памяти схемы и формулы, полученные им за время пребывания в стенах Треста. Но нет — ничего не забывалось, и только это радовало его.
Обстановка вокруг него переменилась, это Ивашов чувствовал по лицу Мейера и Клары, которая по-прежнему ухаживала за ним. Из-за ранения в плечо, когда осколок разорвавшегося байцера рассек ему мышцу, Александр не ходил в бассейн. Доступа в — лаборатории по-прежнему не было. Изредка звонил по видеофону Экерюд и справлялся, как идут дела у русского профессора. А дела шли неважно, хотя плечо быстро заживало, а на лице и руках уже зажили следы ссадин и ожогов.
Ивашов, по установившейся за последние три дня привычке, неподвижно лежал на кровати в спальне и мучительно размышлял, что же ожидает его дальше.
Погода снаружи переменилась, ярко светило солнце, заставляя его задергивать шторы. Океан успокоился, и лишь мелкая, еле видная с высоты рябь тревожила поверхность вод. Штиль. Затишье. Чем оно кончится?
С особенной остротой пробудилась в Ивашове тоска по родине. Ночами снились шумные московские улицы, полные пестрой разговорчивой толпы, снилось Подмосковье со снежно-белыми березами и высокими стройными соснами. Снились даже запахи родной земли и, пробуждаясь на рассвете, он чувствовал, что грудь разрывается от переполнявшей его тоски. Окружавшие стены казались призрачными и нереальными, хотелось проснуться в своей московской квартире, выйти из дома и поехать на работу, почувствовать себя частицей огромного человеческого организма советского общества, частицей, выполняющей работу, которая может принести счастье миллиардам людей.
