И все же… | страница 188



Т. С. Элиот писал в некрологе о таланте Честертона сочинять «первоклассные журналистские баллады», и эта высокая похвала представляется мне едва ли не недостаточной за преуменьшение их волшебной способности оставаться в памяти. Выбирая «одну из немногих подлинно серьезных поэм», Кер делает упор на «Лепанто» — стихи, в которых Честертон разграничил английскую протестантскую и римско-католическую память. Вдохновленная другом отцом Джоном О’Коннором, поэма показывает, как великая битва папства против Османской Порты 1571 года была и продолжает оставаться мелким пятном Роршаха в противоречивой национальной памяти.

В первых строках («Королева Англии взора не отвела от зеркал»), словно наводя резкость на съемку общим планом, Честертон нагнетает чреду образов угрюмого северного протестантского равнодушия перед лицом мобилизации султана:

На Севере, где трудятся в волнах рыбаки
(Дон Хуан Австрийский ведет полки),
Где в сером море паруса горят при заре,
Где Михаил Архангел на высокой горе
Каменными крыльями, железным копьем
Машет над Нормандией, объятой огнем, —
На Севере враждуют толкователи Книг,
И злобой осквернились око, длань и язык,
И христиане христиан лишают живота,
И христиане в буйстве ненавидят Христа
И ту Марию, коей бог грехи отпустил, —
Но Дон Хуан Австрийский презирает их пыл.
Дон Хуан шагает сквозь мрак и разброд[223].

Ниже, в столь же блестящей строфе, благородные аспекты христианства отделяются от холодных догм реформации, и с новой силой прославляется величие крестовых походов. В другом, но тесно связанном с поэмой стихотворении «Молчаливый народ» (исторический рефрен которого «Отделывайтесь от нас кивком, грошом или взглядом косым, / Но помните: мы — английский народ, и мы слишком долго молчим») Честертон обобщает скорби и безземелье соотечественников-крестьян так:

«Давно закончился славный поход, затих канонады гром;
А сквайры в себя прийти не могли: видать, повредились умом.
К законнику стали бегать, цепляться за ростовщика[224], —
Должно быть, при Ватерлоо их все же задело слегка.
А может, тени монахов являлись им в эти дни,
Когда монастырские кубки к губам подносили они.
Мы знали: их время уходит, подобно иным временам;
И снова земля досталась другим — и снова, конечно, не нам»[225].

Так несколькими краткими фразами Честертон безнадежно подрывает собственный проект защиты Англии от секулярно-бесцветной протестантской скупости. Взамен, будто в осуждение за нейтралитет и неучастие в Лепанто, он помещает свой избранный народ в анклав, смоделированный весьма строгими католическими интеллектуалами: интеллектуалами, позднее вставшими не на ту сторону в крупнейшей европейской схватке и запятнавшими себя темными сделками с фашизмом. (Профессор Кер откровенно, если ни уничижительно, добавляет, что стихотворение «едва ли могло выражать еще более католические воззрения на английскую историю».) Можно также отметить, что шокирующую строку о «пресмыкающемся еврее»