И все же… | страница 129



Полностью этого не объясняет ни партийность, ни простодушие. По мере того, как дневниковые записи продолжаются, американская политика научается как-то жить без Кеннеди, а Шлезингер научается видеть насквозь отдельных демократов и даже определенных насельников Белого дома. Не прочтя увлекательных страниц о выборах 1980 года, никогда бы не заподозрил, насколько Шлезингер и его круг презирали Джимми Картера и надеялись, в сущности, на избрание Рональда Рейгана. (Оказывается, Джордж Макговерн и все члены его семьи в 1976 году проголосовали за Джеральда Форда, лишь бы не допустить ужасного Картера в Белый дом. В 1980 году сам Шлезингер был за безмозглого христианского фундаменталиста Джона Андерсона — за кого угодно, только не за деревенщину из Плейнс, штат Джорджия, и его ужасного подручного Бжезинского.)

Надо признать, большая часть всего этого доносится до нас сквозь завесу томительной пурги обедов и коктейлей в «Ле Кирк», «Сенчури клаб» и Совете по международным отношениям с летящей в глаза снежной крупой из ван ден Хювелов, Плимптонов, Стайронов и Мейлеров. На каждом шагу Шлезингер встречает человека не привычного милого круга, а кого-то вроде Мика Джаггера или Эбби Хоффмана и издает псевдостарческий возглас изумления, что подобные люди еще ходят и говорят, однако еще одним Генри Ченноном я бы его никогда не назвал. Лучшая многосерийная шутка — а подобная есть у каждого хорошего автора дневника — начинается с переездом весной 1980 года на Манхэттен, прямо под бок Шлезингера, Ричарда Никсона, привнося комизма и нейтрализуя желчную горечь от провала гротескной кампании Тедди Кеннеди против Картера. Вот фрагмент одной из таких записей:

«Совсем немного из наблюдений [за Никсоном]… хотя я и отдергиваю шторы рано утром, часов около 7, огонь в его камине обычно уже горит. Чтобы вы не слишком прониклись к нему почтением за столь ранний подъем, замечу, что Никсоны обедают, кажется, около 6, в час или за час до того, как мы выпиваем предобеденный аперитив, и к 9 дом, как правило, уже погружен в темноту. Детское по меркам Нью-Йорка время».

К кампании Кеннеди Шлезингер написал антибиографию Никсона для выборов 1960 года, придя к выводу:

«…что тот был самым большим дерьмом в американской политике XX века („XX век“ здесь чисто научная осмотрительность, в данный момент не могу припомнить никого, кто и в XIX веке вполне соответствовал Никсону в ханжестве и убожестве)».

Он совершенно справедливо возмущается тем, как Никсон «завершил» участие США в войне во Вьетнаме в 1972 году, на условиях, не лучших, чем были возможны в 1969 году, но после ужасных потерь. При всем при том на лукавого пособника Никсона Шлезингер не может навалиться. Генри Киссинджер постоянно призывается как социальный партнер, гость к обеду и общепринятый мудрец. В одной из записей за 1982 год Шлезингер рассыпается перед ним в комплиментах за мемуары и придание человечности образу Никсона. Забавно, что Киссинджер возражает и говорит, что считает Никсона отвратительным манипулятором. Опять же, не очевидно, что Шлезингер понимает, как ирония сотоварища по клубу президентских лизоблюдов идет и на его счет. Далее в разговоре всплывает вполне заслуживающий пересказа анекдот. На похоронах Анвара Садата Форд выразил отвращение поведением Никсона и сказал Киссинджеру: «Порой мне жаль, что я простил этого сукина сына». Кто бы мог подумать, что в своих мемуарах Шлезингер будет так превозносить пресную администрацию Форда?