Постепенно Август пришел к выводу, что ее хранилище недостаточно великолепно. Теперь все предстояло перестроить. Голландский дворец должен был стать Японским. Старое здание стояло по трем сторонам прямоугольного двора. Август решил добавить четвертое крыло и замкнуть прямоугольник. Вместо кариатид там будут смеющиеся и гримасничающие китайцы, а всю постройку увенчают причудливые пагодообразные крыши.
Внутри все, что можно, будет из фарфора: фарфоровые обрамления дверей и арок, фарфоровый глокеншпиль в тронную залу, алтарь, статуи святых и даже орган в часовне — тоже фарфоровые. Убранство планировалось не менее роскошное: комнаты с шестиметровыми потолками, сверху донизу расписанные в китайском стиле, по стенам — фарфор на золоченых кронштейнах в виде пальмовых листьев. Каждое из помещений отводилось фарфору своей цветовой гаммы с тем, чтобы каждый следующий зал изумлял больше предыдущего.
Бесстрашный путешественник Кейслер, судя по всему, видел эти планы, когда в 1730 году посетил Дрезден, и был глубоко ими потрясен. Он рассказывал, что в одной комнате «весь фарфор будет селадоновый с золотом, а по стенам — зеркала и прочие украшения», в другой фарфор будет желтым, а декор — золотым; из следующей, с синим фарфором, гость попадет в помещение с лиловым фарфором. «Почти невозможно, — писал ослепленный этим великолепием Кейслер, — перечислить все предметы изысканного фарфора, как заморского, так и отечественного, которые намечено тут выставить. Одни только столовые сервизы оцениваются в миллион талеров».
Мебель, по его описанию, не уступала убранству комнат. «Кровать и стулья из прекрасных перьев самых разных цветов, стоимостью тридцать тысяч талеров». Однако все должна была затмить верхняя галерея с впечатляющим фарфоровым зоопарком. «Она будет протяженностью в сто семьдесят футов и заполнена всевозможными зверями и птицами, дикими и домашними, целиком сделанными из фарфора, в натуральный размер и цвет. Некоторые из них уже готовы, и на них невозможно налюбоваться».
Задуманный Августом фарфоровый зверинец представлял для Мейсена задачу непомерной сложности. При Херольде главную позицию заняла роспись. Форму изделий — от крохотных чашек до массивных ваз и блюд — упростили, чтобы выгоднее представить рисунок. Херольд принял все меры, чтобы сложный рельефный декор и необычные скульптурные формы практически исчезли. Не стало затейливых фигурных ручек, более того — на заводе не осталось модельеров, способных воплотить новый замысел короля.
