Вовка полежал еще немного и побрел к тетке. Тетка жила на соседней с ними улице. Улицы на окраине были все изогнутые, а теткина, прозванная Кишкой, была похожа на аппендикс — короткая, воткнутая в другую, названную официально Длинной. В этом районе, прозванном Лысой горой, он знал каждый закоулок, каждого дворового пса, каждую яблоньку у соседей. Вовка мог с завязанными глазами провести по узкой петляющей тропинке к старому Барскому пруду. Любовь Вовки к частному сектору сохранилась и по сей день. Не может он долго сидеть в квартире. По его словам, в квартире он чувствует себя пчелой на сотах и в нем просыпается желание лететь вон из улья.
Вова остановился перед своим домом. Его построил еще Вовкин дед. Крепенький домик из дубовых шпал с резными наличниками. Дед был почетным железнодорожником. Окна в родном доме темнели квадратами. В темноте не видно было резных наличников. На улице на веревках сушилось, покачиваясь на ветру, чужое белье. Детские вещи. На Вовку накатило отчаяние, злость. Он в детдоме! Мать на кладбище! А здесь кто-то сушит свое белье! Вовка срывал все, что попадалось под руку: какие-то пеленки, ползунки, штаны и кофты. Чужие люди вселились в дом, в их с мамой дом! На этой веревке когда-то висели мамины платья и ее форма проводника. Острая недетская обида душила Вовку. Сорвав чужие вещи, он почувствовал облегчение, словно эта одежда на веревке несла ответственность за случившееся.
Посидев во дворе, Вовка направился к тетке. В теткином доме малиновым светом светилась пара окошек. Старенький угловой торшер в колпаке с бахромой, как маяк, сигналил Вовке: его уже ждут. Он стоял на деревянных, полусгнивших от дождей ступеньках крыльца и думал: зайти или нет. Тетка всплеснула руками: «Батюшки! Да ты синий совсем! Что ты там натворил? Мне звонили…» — и осеклась, увидев кровь на футболке.
Вовка простыл и слег на две недели, оставшись лечиться у родных. Утром тетя позвонила в детский дом, пообещав привезти племянника, как только он выздоровеет.
Зачем он принес в дом цветы, Базилио точно не знал. Они как-то оказались сами собой в его руках. А на вопрос тети: «Где ты их взял?» — ответил: «Мама дала». Тетка, как и все жители пригорода, была немного суеверной. Принести что-либо в дом с кладбища считалось плохой приметой. Но расставаться с цветами Вовка не позволил. Когда пытались разжать руку, Вовка кричал: «Не смейте, мне их мама дала!» Через три дня Базиль пошел на уступки, и букет привязали к дереву над речкой, что была за огородами.
