— Хорошо, — говорю я. — Только сначала расскажите, каким вы его помните.
— Я его отлично помню, хоть и рос он не в моей группе. Уже тогда был высокий мальчишка. Вечно сосредоточенный и очень вежливый. Никогда не огрызался и часто рисовал в свободное время. В школы музыкальные да художественные у нас не водят. Музыкой занимается приходящий педагог, а рисование только школьное. Так что все самоучкой осваивал. Девчонки к нему прибегали, всё просили портрет нарисовать. Никому не отказывал. Нас, воспитателей, тоже рисовал.
— Юрка и сейчас рисует — пишет картины. Сначала все у него было в каких-то черных-белых тонах: белый парус в ночном море или поляна в сумраке.
— А работает где?
— В кузнице и в своем огненном шоу. Ольга Борисовна, а это вы сообщили свекрови о Юрке?
— Нет, не совсем я. Мы нашли ее координаты, а потом отправили телеграмму в поселок, где она жила. Юрка ведь очень хороший паренек. Боялись, что пропадет он со своей неспособностью приспосабливаться. Рисковали. А вдруг не сложилось бы с матерью? Но все сложилось хорошо.
— Да. Юрка о детдоме вспоминает только с Вовкой, да и то редко.
— А как поживает Вова? Тоже хороший парень. Он ведь вместе с Юрой уехал в столицу.
— У него все нормально, но семьей пока так и не обзавелся.
Я рассказываю о Вовке, о его многочисленных увлечениях. Ольга Борисовна улыбается. Паутинка морщинок становится менее заметной.
— Вовка шустрый был паренек. Глазастый, любопытный. Он один раз вечером тайком принес щенка и спрятал его в подсобке. Я как раз на ночное дежурство заступила. Обхожу группы. Детей принимаю. У нас прием под роспись. Вхожу в свою группу, а сзади меня скулит кто-то. Вовка, как узнал, что щенка обнаружили, сразу в слезы. Дескать, не выгоняйте его, он в группе только ночевать будет, а днем на улице жить. Щенка того мы пристроили в хорошие руки. Здоровый такой пес вымахал. А разыгрывать Вова нас всех как любил! Но шутки у него всегда безобидные были.
— Да он и сейчас такой.
Мы смеемся вместе, пересказывая друг другу старые и новые Вовкины розыгрыши.
— Приехала к нам как-то комиссия, — вспоминает Ольга Борисовна. — Вообще-то большинство детей должны были в парк увести, а здесь оставить самых тихих, дисциплинированных. Ходит та комиссия в лице двух важных тетенек и солидного дядечки по группам, мебель рассматривает, детские поделки, ребят, которых мы за книжки посадили. Смотрю, а Вовы не видно. Про себя думаю: «Не отчебучил бы чего». И тут за спиной у Солидного возглас: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Все резко поворачиваются, а сзади стоит Вовка с кастрюлей для ветоши на голове, завернутый в простыню до подбородка. Дальше как в кино — немая сцена с мхатовской паузой. Одна из женщин спрашивает, что это, мол, за актер погорелого театра? Я как дар речи потеряла. Выручил Генка: «Как что? Это великий Шекспир! Вовка мужа Дездемоны в спектакле играет». Я дух перевела, а Вовка к Солидному подходит и говорит: «Вы нам книг побольше привозите». И молчит. Я стою и думаю: уж не собирается ли он выложить комиссии про нехватку туалетной бумаги? А он словно мысли мои прочитал и говорит: «Мы книги очень любим читать, даже больше, чем телевизор смотреть. Но интересных книг и фильмов у нас мало. А уж туалетной бумаги вечно не хватает. Едим мы ее, что ли…» — а сам мне подмигивает. Я мысленно уже выговор себе от начальства прочитала. А Вовка не унимается: «А Ольге Борисовне премию надо — она у нас терпеливая и добрая!» Никакого Шекспира мы конечно же не ставили. Видно, ребята спектакль по телевизору видели и запомнили этот знаменитый диалог мавра с женой. Но кассеты с фильмами нам прислали, и еще туалетной бумаги на несколько коробок больше в год выделять стали.
