И тогда чувства самого необычайного, почти мистического толка вкрались в душу Пьера. Подобные совпадения, сколь бы они часто ни повторялись, не имеют в себе достаточно силы, чтобы заронить благоговейный трепет в сердца менее податливых, менее поэтических и склонных к размышлению сынов человеческих, однако они всегда наполняют натуры с более тонкой душевной организацией множеством переживаний, кои выходят за рамки всех словесных выражений. Тонкие натуры способны постичь сложнейшую загадку жизни. С быстротой молнии ответ сам собою возникает у них в уме – на то воля случая иль воля Бога? Притом если на душу нашу возьмутся повлиять таким образом, чтоб мы и впредь то и дело становились бы жертвою любой привычной печали, тогда та самая неразрешимая загадка начнет на наших глазах расти и расти, пока вконец не разрастется вширь настолько, чтобы объять необъятный круговорот понятий целой Вселенной. Ибо это известно с давних пор, что, страдая, честные душой люди более всех размышляют о конечных причинах[92]. Когда у таких людей сердце растревожено до самых глубин, то оно встречает полное понимание рассудка, который тоже пребывает в глубоком волнении. Пред лицом сокрушенного печалью человека, буде он мыслитель, бредет в цепях процессия всех минувших веков, и гремят их оковы мириадами звеньев, храня некую мрачную тайну.
Прохаживаясь взад и вперед на опушке, на самой границе длинных теней величественного лесного царства, Пьер пытался, не вдаваясь в подробности, вообразить себе то объяснение, коему суждено было вот-вот состояться. Но совершенно бессильно оказалось здесь его воображение, ибо явь ныне стала для него слишком уж явственною, и двойница, только двойница то и дело возникала у него в мыслях, а за последнее время так привык он, что сия сотканная из воздуха красавица нередко смущает его покой, что едва ль не трепетал мысли вскоре встретиться с нею лицом к лицу.
Но вот уже совсем сгустились вечерние тени, и все вокруг потонуло во мраке, и только три неясных силуэта высоких лип указывали ему путь, когда он начал спускаться с холма, словно плывя по направлению к дому в наступившей тьме. Пьер сам того не ведал, однако ход его мыслей был извивистым, и течение его размышлений будто бы змеилось: словно огибало оно валуны дурных предчувствий, как последние препятствия, воздвигнутые прозаическим благомыслием на пути к исполнению того великодушного решения, что принял он. Его шаги сделались торопливее, когда приблизился он к фермерскому дому и увидал бледный огонь единственного светильника, что теплился в двустворчатом окне. Он прекрасно сознавал, что сам же уходит навсегда прочь сияющего бриллиантовыми огнями канделябров особняка Седельных Лугов, чтобы при тусклом свете жалкой лучины влачить жизнь в нищете и горе. Но тихий глас божий в его душе сладкоречиво провещал ему о лучезарном торжестве божественной правды и добродетели; и пусть всегда скрыты они от наших глаз густыми туманами, что поднимаются от земли, все равно воссияют они в ясных небесах, бросая радужные блики на сапфировый престол Господа.
