— У кого, мама?
— У меня есть связи. — Она говорила небрежно и высокомерно, словно терпение ее иссякало.
Земля дрожала под тяжелыми машинами, грязный воздух щипал глаза и нос. Она ждала здесь уже второй день.
— Славко? — спросил я.
В ее глазах мелькнула неуверенность, она отстранилась от меня, отпрянула назад.
— Откуда ты его знаешь? Что ты вообще об этом знаешь?
— Славко не тот, за кого себя выдает, ему нельзя доверять, мама.
Она слушала меня сердито и недоверчиво.
— Ты ничего не знаешь. Не знаешь этого человека и болтаешь ерунду.
— Он мошенник, мама, он зарился на твои деньги.
— Нет! Ты врешь! Ты просто хочешь, чтобы я отсюда уехала.
— Славко сейчас в Италии, мам. На твои деньги он жил в шикарном отеле, пил дорогое вино и развлекался с женщинами. Это же Славко, мам.
— Нет! Неправда! Он купит для меня оружие! Его привезут сюда! На поезде! А потом мы перевезем его на грузовиках в Сараево! Ты врешь!
Она попыталась силой перечеркнуть собственные сомнения, высказанные мною.
— Славко — проходимец!
— Неправда!
— Нет, мам, все-таки правда.
Она умоляюще посмотрела на меня, будто не понимая, почему я, любящий сын, упорно продолжал ее мучить.
Я спросил:
— Когда он должен был появиться здесь, мам?
Она наклонила голову, в поисках опоры прислонилась ко мне. Сквозь прическу просвечивал череп. Мне вспомнилось, какие пышные локоны были у нее тридцать лет назад. Тогда густые, блестящие волосы служили рамой ее ярким глазам, она сильными руками ставила передо мной еду, натягивала на меня свитер, утирала мои слезы. А теперь я рассказывал ей правду.
— Ведь он должен был еще позавчера быть здесь, верно? Он же так сказал? А разве он появился? Ты дала ему деньги, он обещал организовать для тебя перевозку оружия, а сам исчез.
Она зажмурила глаза и как брошенный ребенок упала в мои объятия. Я чувствовал, что она плачет, но грохот машин заглушал ее всхлипывания.
После возвращения из Сплита я еще раз посмотрел ту программу, вместе с Ингой.
Боснийская женщина… Вместе со всей семьей сербские солдаты выгнали ее из дома, а отец велел ей бежать и для этого на рыночной площади отвлек внимание солдат, прикинулся сумасшедшим, забегал на четвереньках, залаял по-собачьи… Эта женщина никогда больше не видела свою семью.
Ее слова услышала моя мама.
Я ждал случая поговорить с мамой о той боснийской женщине. Домашний врач назначил маме валиум и снотворное, и я не хотел еще усугублять ее фиаско надоедливыми рассуждениями о побудительных причинах этой поездки. Придется молчать, пока она сама не заговорит об этом.
