В тот день на ней был пестрый халат. Она помешивала что-то ложкой в кастрюле. Поставив стакан с водой на рукомойник, мама обернулась ко мне и спросила:
– Ты хочешь малинового лимонада?
Она всегда говорила очень тихо, поэтому к ней постоянно приходилось прислушиваться. Мама покачала головой, словно не понимала, как мне в голову могла прийти столь абсурдная мысль. А потом снова заговорила, в своей спокойной, неторопливой манере.
– Знаешь, что протянули нашему Спасителю, когда он, умирая, произнес: «Жажду»? К Его губам поднесли смоченную в уксусе губку. Стакан с водой принес бы Ему счастье, уменьшил бы Его страдания. Но Он не жаловался и уж точно не просил малинового лимонада. Какой урок ты из этого извлечешь?
Вряд ли это был первый разговор на эту тему, который случился у меня с мамой. Потому что ответ я знала наизусть.
– Наш Спаситель всегда был доволен.
А я никогда не была довольна. Я была трудным ребенком, упрямым, вспыльчивым, эгоистичным. Я хотела все – для себя одной. И если мне никто не мешал, брала это. Мама объясняла мне, что именно поэтому Магдалина так тяжело больна. Ведь она появилась из маминого живота, а незадолго до этого там была я. И забрала себе мамину силу, которой, по ее словам, хватило бы на троих. А из-за меня для Магдалины ничего не осталось…
Когда мама начинала говорить об этом, я ко всему теряла интерес. Мне не хотелось быть плохой, но, как только речь заходила о моей сестре, быть хорошей было не так уж важно. Я не любила Магдалину. Для меня она была чем-то вроде полена. Она не умела ходить и разговаривать. Даже плакать толком не могла. Если у нее что-то болело, она начинала пищать. Бо́льшую часть дня моя сестра лежала в постели и иногда, около часа, в кресле на кухне. Но это случалось очень редко.
Конечно же, мне запрещали говорить о том, что я думаю. Я должна была утверждать прямо противоположное. Это получалось у меня отлично. Я всегда говорила то, что хотели услышать люди. Мама довольствовалась моими ответами.
– Ты ведь понимаешь, что тебе следует брать пример с нашего Спасителя? – спрашивала она.
Я старательно кивала. И мама добавляла:
– Тогда иди и попроси Его даровать тебе силы и милосердие.
Но мне по-прежнему хотелось пить. Однако я знала, что не получу от нее даже стакана воды, пока не помолюсь, и поэтому направилась в гостиную.
Эта комната была такой же убогой и старомодной, как и кухня. Ветхий потертый диван, низенький столик на тоненьких кривых ножках и два кресла. Но никто из входивших в комнату людей не обращал внимания на видавшую виды мебель.
