Как следствие этого решения, произошло еще одно событие. Через три дня после появления в "Правде" статьи Митина, Ральцевича и Юдина бюро партячейки ИКПФиЕ провело заседание, посвященное "Статье трех", и приняло резолюцию о полной поддержке осуждения Деборина. Эту резолюцию центральные газеты немедленно растиражировали (можно хорошо себе представить того, кто из Кремля дал распоряжение об этом). Особый цинизм заключался в том, что в бюро партячейки состояли членами те же самые Митин, Юдин и Ральцевич плюс Константинов и перебравшийся в СССР из Чехословакии Эрнст Кольман>{18}. То есть они сами себя одобрили.
Надо отдать должное мужеству Деборину, ведь он не мог не догадываться о том, чья рука дергает за ниточки, выводя на подмостки марионеток, выпрыгивающих то в "Правде", то на заседании партбюро в институте, где он всё еще заведывал кафедрой, то в "Антирелигиознике".
Деборин с учениками и сторонниками набрались мужества и ответили печатно "троице" в журнале "Под знаменем марксизма" через месяц (10). Все выпады в адрес "диалектиков" были детально рассмотрены и аргументированно отвергнуты. Научную репутацию авторов "Статьи трех" (только входящих в научную среду) и деборинцев даже и сравнивать было нельзя. Соавторами Деборина выступили академик АН СССР И. Луппол, член-корреспондент Б. Гессен, выдающиеся биологи С. Левит, М. Левин и И. Агол, известные гуманитарии Ф. Тележников и И. Подволоцкий и философы-профессора, о которых было сказано выше, Я. Стэн и Н. Карев.
Но партийное руководство страны уже явственно выводило вопрос о лидерстве в философии из кулуарных внутринаучных обсуждений на самый высокий публичный уровень. Двадцать шестого июня открылся 16-й съезд партии, и еще один приближенный к вождю — Лазарь Моисеевич Каганович на 4-ый день съезда, вслед за Сталиным, выступил с одним из главных докладов: он представил "Организационный отчет Центрального Комитета ВКП(б)" (11). Вообще говоря, и выбор этого человека Сталиным в качестве основного представителя Политбюро (были ведь в составе его люди и поавторитетнее, включая того же Бухарина) был ничем иным как пощечиной этим "уникумам". Они-то хорошо знали и деловые, и прочие способности Лазаря Моисеевича. В опубликованных им в 1990-е годы воспоминаниях сам Каганович поведал, что он, подобно Ярославскому, и трех классов церковно-приходской школы не осилил (12). Но он сумел прочитать подготовленный для него огромный доклад с восторженным прославлением индустриализация и коллективизация, "обеспечения боеспособности партии", невиданного роста численности членов партии (до 1 млн. 852 тыс 90 членов на 1 апреля 1930 года, из них 68,2 % рабочих, причем, как сказал Каганович, "данные парторганизаций Красной армии не учтены" (13)). Конечно, роль Сталина была выставлена в лучшем виде. А вот философы были раскритикованы за то, что они не идут в едином строю с большевиками, а один из них — Лосев был даже представлен врагом. Напомним, что именно А. Ф. Лосева в газете "Правда" разругали месяцем раньше Митин, Ральцевич и Юдин, и теперь с их подачи и с предоставленными цитатами из Лосева выступил секретарь ЦК партии Каганович.
