Синтия не выдержала и вышла из ванной: я заглянул в душевой отсек за занавеской: там было довольно-таки грязновато, а мочалка была еще влажной. Любопытно.
Вернувшись в спальню, я застал напарницу за изучением содержимого тумбочки: там тоже хранился солидный запас возбуждающих кремов и масел, вибраторов и даже один резиновый дамский забавник впечатляющих пропорций.
На высоте человеческого роста к фальшивой стене были прикреплены кожаные наручники, а на полу под ними лежали ремень, березовые розги и длинное страусиное перо, что мне показалось несколько странным. Я даже слегка покраснел, живо представив себе различные варианты применения всего этого, и, сам того не желая, пробормотал:
— Для чего все это нужно, хотелось бы мне знать?
Синтия воздержалась от замечаний, вероятно, потеряв дар речи от вида наручников на стене.
Я отдернул покрывало и пододеяльник и взглянул на простыню. На ней спали определенно не праведники: волос с различных частей тела, пятен и других красноречивых следов хватило бы, чтобы на неделю загрузить работой судебно-медицинскую лабораторию.
Я перехватил застывший на простыне взгляд Синтии и с трудом сдержался, чтобы не съехидничать: дескать, вот видишь, я же тебе говорил! Но, если честно, я и сам в глубине души надеялся, что ничего подобного мы не обнаружим, потому что тайно сочувствовал Энн Кэмпбелл. Не имея привычки осуждать сексуальное поведение других людей, я мог, тем не менее, представить себе, что существует немало таких, которые ее осудят.
— Признаться, я даже испытываю некоторое облегчение теперь, когда мы убедились, что она не была бесполой мужеподобной девицей для плакатов, какой выставляла ее армия, — сказал я.
Синтия скользнула по мне взглядом и неуверенно кивнула.
— Психиатру было бы над чем поломать голову: налицо раздвоение личности. Но, по сути, все мы ведем двойную жизнь. Кстати, ведь она и сама практически была психоаналитиком, не так ли? — продолжал я, мысленно отметив, что люди, как это ни странно, сами редко пытаются разобраться в собственном поведении.
Мы перешли к телевизору, я вытащил наугад из подставки одну из видеокассет и, вставив ее в видеомагнитофон, включил его. Экран засветился, и появилась Энн Кэмпбелл, одетая в красное платье, в туфлях на высоких каблуках и обвешанная украшениями. Она находилась в этой же самой комнате, что и мы теперь. Под звуки располагающей к интиму музыки она начала раздеваться. Голос за кадром, вероятно, оператора видеокамеры, произнес: «А на вечерних банкетах у генерала ты такое не вытворяешь?»
