Видимо, я и в самом деле был неплохим солдатом, потому что умудрился выжить на фронте, пробыв там почти год. Потом я получил спецподготовку в различных военных колледжах, благодарность от армии, а также закончил курсы криминалистов и повышения квалификации. Меня больше не тянет назад в родной Южный Бостон, но и мало радует рутина офицерского быта с его непременными приемами в доме полковника, где каждый наблюдает, сколько ты выпил, и с ни к чему не обязывающими беседами с офицерскими женами, которые либо слишком противны, чтобы с ними вообще разговаривать, либо слишком привлекательны, чтобы ограничиться простой болтовней.
Итак, Синтия Санхилл и Пол Бреннер, представители противоположных частей Северной Америки и разных социальных миров, любившие друг друга в Брюсселе, вновь встретившиеся в глубинке Юга и только что созерцавшие обнаженный труп дочери генерала. Спрашивается, может ли при подобных обстоятельствах между ними вновь вспыхнуть любовь и дружба? Я был склонен сильно сомневаться в этом.
— Вчера, когда увидела тебя в баре, — сказала наконец Синтия, — я просто слегка ошалела. Так что извини, если была с тобой груба.
— Никаких «если» я не принимаю, — возразил я.
— Хорошо, я тебе нахамила. Прости. И все равно я тебя ненавижу.
— Однако же хочешь вместе со мной расследовать это дело, — усмехнулся я.
— Хочу и буду стараться быть с тобой полюбезнее.
— Ты будешь всегда со мной любезна, потому что я старший по званию. А если не будешь себя хорошо вести, придется упаковывать чемоданы.
— Не выпендривайся, Пол. Никуда ты меня не отправишь, да я и сама не уеду. Нам надо раскрыть это преступление и наладить наши отношения.
— И только в такой последовательности, — улыбнулся я.
— Вот именно, только в такой.
Виктори-драйв, шоссе, раньше называвшееся Пайн-Холлоу-роуд и переименованное, прямо-таки в стиле безумств Оруэлла, во время Второй мировой войны, когда-то было заурядной сельской дорогой в две полосы, ведущей из Мидленда на юг. Позже, к тому времени, когда я впервые увидел это шоссе в 1971 году, рядом с загородными домиками уже начали появляться яркие рекламные щиты и магазинчики. Теперь же, четверть века спустя, от прежней Пайн-Холлоу-роуд не осталось даже воспоминаний.
Есть нечто исключительно уродливое и угнетающее в торговых рядах на Юге — в этих бескрайних парковочных площадках, мотелях, бистро, вереницах магазинов уцененных товаров, автолавок и увеселительных ночных заведений. Старый Юг, такой, каким он запомнился мне, был, возможно, и не столь процветающим, но зато колоритным краем, с его уютными бензоколонками, где можно было освежиться охлажденной кока-колой или заморить червячка свежей жареной рыбкой, с домишками из скрипучих сосновых досок, сельскими лавочками и пакгаузами вдоль подъездных путей, ломящимися от тюков хлопка. Все это, казалось, самым естественным образом произрастало из местной почвы: бревна из лесов, гравийные дорожки из близлежащих карьеров, а сами живущие здесь люди словно бы появлялись на свет прямо из окружающей их среды. То, что я видел теперь, выглядело искусственным и привнесенным: все эти универсальные магазины и торговые павильоны с несоразмерной пластиковой рекламой не имели ровным счетом ничего общего ни с этой землей, ни с ее людьми, ни с ее историей и традициями.
