Расстались мы приблизительно за год до этой неожиданной встречи, которую при складывавшихся обстоятельствах вернее было бы назвать дурацкой. Ни я, ни она не забыли старой обиды: я по-прежнему чувствовал себя оскорбленным, а Синтия кипела от злости. Обманутый жених тоже не остался равнодушным, судя по тому, что в последний раз я видел его в Брюсселе с пистолетом в руке.
Архитектура клуба в Хадли чем-то напоминала испанский стиль, и, быть может, поэтому мне вдруг вспомнилась «Касабланка» Мура.[1]
— «Из всех портовых кабаков она избрала мой», — едва слышно произнес я, однако Синтия либо не поняла намека, либо не была склонна понимать, но только она даже не улыбнулась, продолжая изучать «Старс энд страйпс», газету, которую вообще никто не читает, во всяком случае, на людях. Она была образцовым, преданным долгу и ревностным солдатом, лишенным цинизма и вселенской усталости, проявляющихся у большинства военнослужащих после нескольких лет армии.
— «Сердца переполняют страсть, ненависть и ревность», — не унимался я.
— Пошел вон, Пол, — бросила Синтия.
— Прости, что разрушил твою жизнь, — искренне сказал я.
— Ты неспособен омрачить мне даже дня.
— Ты разбила мне сердце, — продолжал я все в том же тоне.
— Я с удовольствием разбила бы тебе башку, — с не меньшей искренностью отозвалась она, и я понял, что мои слова разбудили в ней что угодно, но только не страсть.
Подавшись вперед, я принялся декламировать лирические строки, которые когда-то нашептывал ей в минуты близости:
Лишь Синтия мне услаждает взор и слух ласкает мой!
Судьбы я не ищу иной, как быть всегда с тобой.
Пленила сердце ты мое, и вот у ног твоих, о Синтия,
Лишь об одном молю: убей, но не гони!
— Так и быть, подыхай! — сказала она и ушла.
— Повтори еще разок, Сэм, — осушив бокал, обратился я к бармену и направился к стойке, за которой уже сидели люди, кое-что успевшие повидать в жизни, о чем красноречиво свидетельствовали медали, нашивки и орденские планки на их кителях: за бои в Корее и во Вьетнаме, за операции в Гренаде, Панаме и в Персидском заливе.
— Война — отвратительная штука, — произнес мой сосед справа, седовласый полковник. — Но нет ничего страшнее оскорбленной женщины.
— Аминь! — кивнул я.
— Я наблюдал всю сцену в зеркале, — пояснил полковник.
— Да, забавная штука зеркало в ресторане, — рассеянно заметил я.
— Вот именно, — хмыкнул полковник, продолжая рассматривать мое отражение. — Ты в отставке? — спросил он, сбитый с толку моим цивильным нарядом.
