— Может быть, ты в ванную сходишь? — робко предлагаю я.
— Подумаешь, какие мы эстеты! — презрительно ухмыляется она и нехотя бредет в ванную. Что поделаешь: творческая личность.
У меня подозрение, что моя «дирижерка» имеет психическое отклонение, именуемое — логорея, иначе: безудержность речевой функции. Такое бывает при сенсорной афазии и латентной шизофрении.
Она разговаривает много, бессвязно, быстро, перескакивая с темы на тему, панически боясь, что не успеет высказать все, что накипело. В этом она сильно смахивает на Жириновского и Зюганова. Меня это не сильно беспокоит, если речь льется не во время интересного кино. Мы ведь все немного ебанутые: каждый по-своему. Нормальных людей в принципе — не существует. Кто-то помешан на власти, кто-то на музыке, кто-то на деньгах, кто-то маниакально желает всем зла и творит его. У меня тоже есть психические, вполне безобидные отклонения: я пожилой, по меркам ХIХ века, но люблю юных дам, выпивку, литературу, спорт и музыку. Я панически бегу физического труда.
— Знаешь, Сашок, ты должен гордиться тем, что я приезжаю к тебе.
— Я горжусь.
— Таких дур ты больше не найдешь.
— Да их просто не существует! Таких дурр…
— Вот моя младшая сестра никогда бы не стала встречаться с таким моральным и материальным уродом, как ты.
— А если попробовать?
— Ты взгляни на себя, — предлагает она. — Тебе уже скоро пятьдесят. У тебя нет ни машины, ни квартиры, ни денег. Ты, как гастарбайтер, живешь на съемной квартире. Ты даже подарок своей девушке не можешь нормальный купить.
— Это да, — огорченно вздыхаю я, принципиальный противник материальной составляющей гендерных отношений.
А Васька слушает да ест. Я поворачиваю «дирижерку», словно избушку лесную, лицом к окну, наклоняю и, в результате четких и слаженных оперативных действий, вхожу в нее. Что за глупое выражение «вхожу в нее»! «Кто там? Войдите!»
— После общения с тобой мне все мужики кажутся голубыми, — начинает она логорическое вещание. — Я тебе не надоела? А то у меня был один случай, когда я не решалась сказать одному молодому человеку, что он мне надоел. Мы с ним четыре года встречались. О! Какая я была сумасшедшая! За бокал вина могла отдаться. Так вот. Я пыталась показать своим видом, что он мне надоел, уходила в себя, молчала, телефон не брала, как ты вот сейчас мне показываешь. А сказать не решалась. Боялась обидеть…
Она, красивая, ленивая, ранимая, болтает без умолку, стараясь правильно строить фразы, словно упражняется на мне в красноречии, развивает риторические способности, как Демосфен с камнем во рту, так и она, с моим лингамом в своей йони. Совмещает приятное с полезным. Совокупление — приятное, болтовня — полезное упражнение для развития профессиональной дикции. Иногда она вдруг, во время соития, начинает дирижировать невидимым оркестром или хором, что-то мыча себе под нос. Это вообще картина для кисти Босха, Малевича или Марка Ротко.
