— Поймал что-нибудь? — спрашивает после долгого молчания он.
Я киваю в сторону ведра, где плавают кверху пузом два погибших от моих ловких подсечек братана-ротана.
— Погоды-то какие стоят чудные, право! — поделился наблюдениями я, чтобы поддержать диалог.
— Ну, и в чем тогда смысл твоей рыбалки? В этих двух дохлых мальках?
Я и сам хорошо понимаю, что смысла в дохлых ротанах не больше, чем в изучении мозга и разгадке категории Счастья.
— А в чем тогда смысл нашей сраной работы? — словно иудей, вопросом на вопрос иудея отвечаю я.
— В том, что мы создаем продукт, в котором нуждаются люди, — ответил редактор немедленно.
— Ха-ха! — рассмеялся я ему в лицо. — Это коварное лукавство. На самом деле мы деньги зарабатываем. И смысл нашей работы — убедить наших внушаемых читателей в том, что они в нас нуждаются.
— Тебе что, не нравится работать журналистом? — став строгим на вид, шеф, причмокивая, раскуривает толстую сигару «Romeo & Juliett». Из зарослей облепихи выходит толстый черно-белый кот и, высокомерно оглядев нас, неспешно устраивается возле моих ног.
— Не нравится. Ох, не нравится. И никогда не нравилась мне журналистика. Еще студентом, зубря основы научного коммунизма, я понял, что учит она нас лгать своим же братьям и отцам. Журналистика — от лукавого! Ране она выполняла церковный заказ и царский. Сегодня мы выполняем заказ тех, кто нам платит. Вот я вообще не имею политических убеждений, мне они по фигу, но я работаю в «Комсомолке» и должен отражать ее политику.
— Да что ты гонишь? Какое отношение твоя писанина имеет к политике? — возмутился редактор.
Я не смутился.
— По крайней мере, я уяснил, что не должен трунить над Путиным. Так ведь? В нашей газете правдоподобие давно уже равно правде.
— Труни! Кто тебе мешает? Труни! Давай! Все же трунят! «Камеди Клаб» вообще пародии на него делают. Ты чего не трунишь?
— Да вообще-то я им доволен!
— Ну, слава Богу. Камень с плеч.
— Вообще, когда журналист берет на себя миссию Пророка или резонера, ментора, это вызывает обоснованное раздражение. У меня, в частности. Ведь многие читатели гораздо умнее нас, самозваных, самовлюбленных, обуянных гордыней мудрецов. И вы, и я, и Скойбеда, и Варсегов, и Сапожникова, и многие другие, возомнившие себя инженерами человеческих душ, посвященными жрецами, почему-то убеждены, что нам нужно говорить, поучать, писать, печатать как можно больше, что все это нужно для блага человечества. И все мы, отрицая, поучая, не замечаем того, что мы не знаем простого: что хорошо, что дурно. Но мне, ветру, орлу и сердцу творца — нет Закона! Я уже давно понял для себя: я не вправе кого-то учить, а просто хочу творить свободно.
