— Не жди, блевать не начну, — ухмыльнулся Мазур. — Забываете, мон шер, что курсы мы проходили по одним методикам. Попадем в лес, я тебя и сам пауком-птицеедом угощу. Отрываешь пузо, остальное запекаешь, и, право, ничем не хуже краба.
— Ел я птицеедов, — рассеянно отозвался Кацуба. — Нет, в самом деле, скарабеи неплохи, я без всякой подначки… Вот только в такую жару даже их не хочется.
— Уж это точно, — поддакнул Мазур, глядя на историческую площадь. — Гляди, шатеночку недвусмысленно снимают. Разозленная родня не выскочит?
— Не-а, — присмотревшись, авторитетно заверил Кацуба. — Самая натуральная путанилья…
— Слушай, как же их определяют все-таки?
— Да как два пальца, — сказал Кацуба. — Присмотрись, видишь, у нее браслетик? Раз на нем ракушки — значит, путана. Неважно, золотые они там или медные, главное, ни одна приличная женщина в этом городе ничего напоминающего ракушку не нацепит. Мило и простенько, а?
— Тьфу ты, как просто…
Он с леностью истого аборигена столицы омочил губы в ледяном пиве и с философской грустью стал смотреть на видневшийся слева отрезок здешней достопримечательности, именуемой без затей — винодук.
Укрепленные на четырехметровых железных арках — а кое-где на столбах той же высоты, — северную окраину города пересекали толстенные трубы, тянулись вдоль автострады, над оживленными перекрестками, меж редких эвкалиптов, меж домов. Прохожие и проезжие это сооружение попросту не замечали, поскольку привыкли к нему с рождения, зато Мазур, как любой, наверное, русский человек, взирал на него почтительно.
По трубам текло вино — примерно полтора миллиона литров в сутки. Только что закончилась вендимия, ежегодный праздник сбора винограда, и в сотнях тысяч бочек искрилась живительная влага. Кацуба успел свозить Мазура на завод Бодега Бассо, где тот с еще более почтительным восхищением лицезрел своими глазами самую большую в мире деревянную винную бочку. Вмещала она ровнехонько четыреста тысяч литров.
И, что самое удивительное, отметил мысленно Мазур, никто никогда даже не попытался провертеть коловоротом в винодуке дырочку. Русскому человеку такое нерадение дико, отечественные Левши и Кулибины давно издырявили бы заветную трубу на всем ее протяжении…
За три дня он насмотрелся экзотики столько, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Винные погреба Хиоле с их ста пятьюдесятью миллионами литров, резервуар для вина, в котором однажды устроили банкет на пятьсот человек (и всем было просторно), музей серебра, старинный праздник пива и крови, более ста лет отмечавший окончание индейских войн, кафедральный собор, где хранился череп Диего Альмагро (вроде бы подлинный), Каса-де-монеда — старый монетный двор, где приводные валы чеканящих станков когда-то вращали закованные в кандалы рабы-индейцы… Впечатлений было столько, что они перестали волновать и удивлять, — еще и оттого, что над ними дамокловым мечом постоянно висело
